- А вот эту выбирать не советую. Она одна на всю фракцию такая, и, думаю, с ее обладателем лучше не конкурировать.
- Эрик? У него на шее что-то похожее.
- Он самый.
- А что она значит?
- Это очень древние символы, оставшиеся от цивилизации, канувшей в Лету еще задолго до Великой Войны. Эрик сам откопал их в какой-то старинной книге. Ее значение «абсолютная сила и безграничная власть». Слышали бы вы, как кудряво и многоэтажно он матерился, когда я набивал ему на шею! На шее, девочки, очень больно, имейте ввиду.
- Безграничная власть, говоришь? – Кэти ехидно улыбается. – А Макс в курсе насчет непомерных амбиций этого «не мальчика, но мужа»?
Никко серьезно отвечает:
- Макс знает обо всем, что здесь говорится или делается, так что вернемся к татуировкам. Есть темы, на которые безопаснее всего – молчать.
Больше тему Лидеров не затрагиваем, обсуждаем только татуировки. Вместе с Никко Кейт все-таки уговорила и меня. Теперь запястья наших левых рук опоясывает спиралью одна и та же надпись, сделанная красивыми витиеватыми буквами:
VERAE AMITITIAE SEMPITERNAE SUNT
«Истинная дружба вечна». Это про нас.
Весело болтая и обмениваясь впечатлениями от саднящей кожи на месте тату, идем к себе. По пути встречаем Дина, спешащего из бара. Время уже позднее – почти одиннадцать вечера, пора нам как маленьким зверькам прятаться по своим норкам. Кэт и Рыжик-Дин беспечно болтают и смеются, радуются в предвкушении завтрашнего Дня Посещения. Мое настроение портится с каждой минутой, ведь ко мне точно никто не придет, некому. Меня воспитала община, у меня нет тех самых одно-двух родных человечков, которые бросят все и захотят увидеть меня. Родителей нет уже очень давно, мысли о них уже не перехватывают горло и не заставляют слезы литься безостановочно как раньше. Но грусть никуда не уходит, и перед Днем Посещений особенно. И так будет каждый год.
Дойдя до спальни, иду к своей кровати, ложусь и, закутавшись в одеяло, отворачиваюсь от всех.
- Кара, у тебя все в порядке? – заботливо интересуется Кэт, присаживаясь на краешек кровати. Только она меня так называет – Кара. От этого детского прозвища так и веет теплом, детским радостным смехом и беззаботностью.
- Конечно, просто устала, день был долгим – не глядя в глаза, вру я ей. Незачем грузить ее своими проблемами, вон она какая счастливая. Мистер и миссис Эванс, ее родители, завтра точно придут.
- Ладно, отдыхай конечно, а то мистер Я-сожру-вас-живьем уже придумывает для нас очередную гадость. Мы должны быть во всеоружии! Ну, или, по крайней мере, выспавшимися! – Кэт, засмеявшись, ложится на подушку и мгновенно засыпает.
Постепенно спальня затихает, а я лежу и ворочаюсь, сон ну никак не идет. Уже половина двенадцатого, а мне так хочется хоть чуть-чуть побыть одной, не слышать стонов и храпа, побыть наедине с собой. Тихонечко встаю, надеваю обувь, благо лежала я в джинсах и маечке, и выскальзываю вверх по лестнице, прочь от этого сонного царства. Куда бы пойти? На третьем от земли уровне, около одного из тренировочных залов, идет коридорчик, в котором напротив входа в зал есть окно. Из этого окна видны какая-то улица, дома с уютными занавесками и светом в окнах. Иду к окошку, облокачиваюсь локтями на подоконник, утыкаюсь лбом в прохладное стекло. За моей спиной пустой коридор, вокруг ни души. Как же тихо здесь, спокойно. Завтра в честь приезда родственников тренировки начинаются не утром, а после обеда, я останусь одна в спальне, буду лежать в кровати и спать. Не грустить, не плакать, а спать. Или пойду делать безумную прическу и красить волосы в синий цвет! У меня будет лысый череп с одной стороны и синие длинные пряди с другой. Приду в три часа в тренажерку обновленным фриком, а не зареванной несчастной одиночкой. Смеюсь над своими мыслями. Что угодно, лишь бы не плакать.
От раздумий меня отрывает тихий вкрадчивый голос.
- Сколько времени?
По спине бежит холодок – я знаю этот голос. Резко оборачиваюсь – в двух шагах стоит Эрик, смотрит на меня с усмешкой. Он в своих неизменных черных джинсах, обтягивающих накачанные бедра, черной футболке и жилетке, подчеркивающей огромные мышцы рук. В пустом темном коридоре Эрик выглядит особенно устрашающе. И как он при такой массе и телосложении умудрился неслышно подкрасться? Или я так погрузилась в свои мысли, что ничего не услышала?
Он делает небольшой шаг вперед, приподнимает бровь, ожидая ответа. Пытаюсь храбрится и делаю вид испуганной дурочки:
- Ой, что-то я задержалась здесь, мне уже пора давно быть в постели. – проблеяла я, пожав плечами. Тьфу ты, что за черт меня дернул сказать слово «постель». Надо было сказать – в общежитии, идиотка.
Рот Эрика расплывается в похабной ухмылке. Слово «постель», похоже, вызывает ненужные ассоциации. Делаю шаг вперед, в намерении обойти его слева и убраться отсюда восвояси. Эрик тут же сдвигается мне навстречу, заставляя отступить и упереться спиной в подоконник. Он очень, очень близко ко мне, на расстоянии пяти сантиметров. Что он делает, это уже выходит за рамки общения Командира и подчиненного, думаю я, инстинктивно выставляя ладони вперед на уровне его груди.
- Я задал вопрос. – он не отрываясь смотрит мне в глаза. Они темные, почти черные, расширенные почти на всю окружность радужки. Глаза дикого зверя, следящего за жертвой. Сглатываю комок в горле, скашиваю глаза на руку, смотрю на часы.
- Почти двенадцать. – слова даются с трудом, он слишком близко, это пугает.
- Почему же ты не в постели? – он намеренно выделяет последнее слово, произнося его медленнее и растягивая слоги.
- Мне не спалось, захотелось прогуляться. Но я уже ухожу. – тараторю, не глядя на него, и, в подтверждении намерений, пытаюсь просочиться у него сбоку. Ничего не выходит, Эрик облокачивается ладонями на подоконник по обе стороны от меня, теперь он еще ближе, а я еще больше прижата и не имею возможности уйти.
- Тебя не предупреждали, что маленьким девочкам опасно ходить одним по ночам? – Рукой берет меня за горло, немного сдавливает, тут же щурится от удовольствия, видя мой испуг. Наклоняется, его губы проходят в сантиметре от моих, язык дотрагивается до участка шеи под ухом. Проводит горячую дорожку до губ. Чувствую явный запах алкоголя. Он сильно пьян.
- Эрик, пожалуйста… я не… – в мой открытый рот проникает горячий настойчивый язык. Упираюсь руками в Лидерскую грудь резко отклоняюсь назад, к окну, прерывая поцелуй. Эрик хватает меня за плечи, рывком отрывает от подоконника и перемещает к стене. Теперь я прижата к ней всем мощным мужским торсом, голова лежит на сгибе его локтя, отлично чувствую его грудь, бедра, давящие на меня, руку, сжимающую мое горло. Он целует меня властно и по-хозяйски, с каждой секундой все более настойчиво. Да какого черта он себе позволяет!!! Протестующе стону, пытаюсь оттолкнуть его от себя, выскользнуть из-под огромного тела, но наши силы не равны, да и горло сдавливается все сильнее. Коленом ударяю в пах, но, из-за разницы в росте и маленького расстояния между нами, удар получается нелепо смешным. Эрик нехотя отрывается и смотрит мне в глаза долгим взглядом. Глаза темные и немного отрешенные, он в каком-то своем, затуманенном алкоголем мире. Видит ли он перед собой испуганную девушку или не видит ничего и ему все равно? Второе вернее, потому что уже через несколько секунд он отвешивает звонкую пощечину, от которой моя голова резко дергается в сторону, и снова тянется к губам. Рукой гладит грудь, постепенно опускаясь ниже. По талии перемещается назад, гладит попу, сжимает ее своей огромной лапой. По-моему, мой первый раз сейчас будет прямо на подоконнике в этом убогом коридоре. И самое ужасное – с человеком, к которому я ничего не чувствую кроме страха и ненависти.
Рука уже подбирается к ширинке моих джинс, шарит там, ища замок. И замирает. Кто-то идет к нашему коридору, слышны шаги и несколько громких голосов. Эрик нехотя отрывается, оборачивается на звук. Я, воспользовавшись заминкой, резко отталкиваю его от себя и срываюсь с места. Бегу что есть мочи по коридору и чуть не врезаюсь в нескольких Бесстрашных. Припозднившаяся компания со смехом расступается, я кричу им: