— Задание выполнено, объекты уничтожены. Потерь личного состава нет, но есть один раненый.
Киваю и не могу сдержать любопытства.
— Сколько?
Карми судорожно сглатывает и хрипло отвечает.
— Трое.
Один из стоящих рядом наблюдателей кивком подтверждает, что девушка сегодня собственноручно застрелила троих изгоев.
— Ну надо же, — едко усмехаюсь я, — с дружелюбной хренью в башке, значит, покончено?
Карми, поджав губы, кивает, но тут же подхватывает под руки стоящую рядом покачнувшуюся Эстель и отводит ее в сторону. Убогая, сумевшая добить изгоя только с четвертой или пятой пули, еще долго и мучительно блюет в углу. Оглядываюсь — не она одна — еще трое подпирают стену, отхаркивая всю душу наизнанку. Я же обещал, что все будет до блевотного рефлекса жизненно. С почином вас, недоноски.
После доклада у Макса иду в свою квартиру и с приятным удивлением вижу ну прям-таки умилительную картину — у моей квартиры прямо на полу коридора сидит уставшая, поникшая Карми. Поднимает на меня сонный взгляд своих невозможных глаз и хриплым от выдавшейся неспокойной ночки голосом произносит:
— Я сегодня не могу… не хочу спать одна.
Ночью, ощущая всем телом прижавшуюся ко мне неспокойно спящую и часто вздрагивающую девушку, думаю о том, что такая идиллия не может длиться вечно.
Как в воду глядел.
PS: Я сломала систему фракций, но Кейт тоже заслуживает счастья, правда?
PPS: Решила перед финальной бугагашкой немного описать будни свежеиспеченных Бесстрашных))))
====== Глава 41 ======
.
Спустя две недели
POV Эрик
— Поздравляю, Эрик. Всего пять страхов. На данный момент — это рекорд!
Эти слова Макса, объявленные удивленно-восторженным тоном на финальном тесте, вызвали шквал аплодисментов. Всего пять — это так мало. Но, как оказалось позже, это до разрывающего душу бешенства на один больше, чем у проклятого Итона. У него — четыре, у меня пять. При прочих равных способностях только благодаря этой ничтожной разнице он занял первое место в рейтинге, получив возможность стать Лидером. И лишь величайшее слабоумие отказавшегося Убогого позволило мне занять этот высокий и такой желанный пост, но не позволило избавиться от ненависти к нему – навечно первом, с барского плеча швырнувшему мне лидерскую должность.
По физическим показателям, технике и тактике боя, а также прочим дисциплинам мы шли с ним наравне, даже количество баллов было практически одинаково, незаметно колеблясь то в его, то в мою сторону. А вот финальный тест решил все. Ненавижу.
Итон сумел преодолеть все свои четыре гребаных страха. Я — четыре из пяти. Первые три были стандартными и нормальными для человека со здоровой психикой и наличием инстинкта самосохранения — страхи смерти. Я умирал от ножевых ранений, наносимых мне толпою сотен и тысяч изгоев, сгорал заживо в тесном помещении без окон и дверей и отчаянно искал способы самоубийства в ловушке неподвижного парализованного тела. Избавиться от этих страхов невозможно, но я нашел способ усмирить панику — как мог, прибегал к логическому мышлению; пульс успокаивался, и меня выбрасывало в следующий, четвертый страх — страх отчуждения. Я находился внутри огромного стеклянного купола, по другую сторону которого была толпа знакомых и незнакомых людей. Я кричал, звал их, но меня не слышали и не видели. Избавиться от этого страха было проще всего — за годы детства мой мозг проделывал такие трюки не раз — я отлично умел убеждать себя, что одиночество среди людей — мой сознательный выбор.
Пятый страх я не смог преодолеть ни разу. Ни логикой, ни действиями — ничем, потому, что он был не таким как все — этот страх был эфемерным, нерациональным, лишенным какой-либо конкретики.
Каждый раз это был тот самый чердак родительского дома, в котором меня запирала безмозглая Сьюзан. Все то же лишенное света, пыльное, захламленное помещение, в котором можно было двигаться лишь наощупь и только мелкими шагами, чтобы не разбить себе башку. Но в пейзаже страха чердак был нескончаемо, неправдоподобно длинным, тянущимся, наверное, на всю длину улицы. И каждый раз я брел по этому бесконечно вытянутому коридору, отчаянно пытаясь догнать и ухватить нечто. Я понятия не имел, что притягивало меня так сильно, что заставляло с таким рвением и безнадежностью, до боли в висках от плотно сжатых зубов, до глухого стука отчаянно бьющегося сердца бежать, идти, карабкаться, тянуть руки к непонятной, неосязаемой, постоянно ускользающей дымке, изредка появляющейся впереди в неверном лунном свете.
Я спотыкался о разбросанный по полу хлам, раз за разом натыкался и опрокидывал на себя какие-то остатки мебели, но поднимался и с упорством параноика снова шел вперед. В какой-то то момент дымка начинала на моих глазах принимать форму чего-то осязаемого, и, казалось, еще секунду-две, и я наконец разгляжу свою цель. Взревев, вскакивал на ноги и бежал, и снова спотыкался, падал, сдирая колени в кровь, но пелена тумана рассеивалась, и за ней оказывалась все та же ночная пустота. Я недоуменно оглядывался, пытаясь вновь найти такое желаемое, такое бесконечно нужное и дорогое. Клубы тумана опять обретают какие-то контуры, неясные очертания, и я вновь, в который уже раз бросаюсь к нему, зная наверняка, что опять впустую, но не переставая надеяться до последнего.
Этот кошмар вводил в ступор даже повидавших многое Эрудитов. Никто не мог объяснить наверняка, что это значило, лишь выдвигали массу предположений, основанных на имеющихся кратких сведениях о моем детстве. Одни умники предполагали, что я гонюсь за родительской любовью и вниманием, другие — что за признанием и властью. Все эти тупые, не имеющие отношения к реальности, доводы, облаченные в высокопарные заумные слова, вызывали лишь презрительную усмешку. Но в глубине души мне было не смешно — невозможно преодолеть страх, если не знаешь, чего конкретно боишься. Я и не смог, потому что так и не понял к концу обучения, что он значит.
Как сказал тогда Амар, наш инструктор — поймешь позже. И я понял только сейчас, восемь лет спустя. Понял, потому что то же самое чувство нечеловеческой беспомощности и тянущее тревожное ощущение невосполнимой потери я испытал наяву, в тот день, когда пропала Карми.
Спокойно вышла за ворота фракции и будто бы исчезла.
Оказывается, моим личным пейзажем страха, самым мучительным и невозможным, был именно страх потерять ее.
Тот день начался как обычно — мы проснулись вместе, выпили кофе, занялись легким утренним сексом, а потом разошлись по своим делам. Тогда все казалось обычным, но сейчас, по прошествии времени, я понимаю, что достаточно было лишь приглядеться и задуматься, чтобы увидеть явные признаки — за пару дней до исчезновения Карми нервничала, была рассеянной, невнимательной. Тогда я списал это на начало не самого простого блока обучения, но, похоже, в очередной раз проявил невнимательность и недальновидность. Ведь пару раз даже казалось, что Карми есть что мне сказать, но девушка молчала, а лишь чаще хмурилась.
В этот день у Карми был выходной — второй, за все время ее пребывания в нашей фракции. В первый она ездила в Эрудицию к калеченной подруге и вернулась через несколько часов радостная, умиротворенная и спокойная — видимо, новоиспеченная Эрудитка со своим Гиппократом неплохо устроились. Во второй выходной, ровно через неделю, Карми намеревалась поехать в свое долбанное Дружелюбие.
Судя по камерам слежения и рассказам выходивших вместе с ней очевидцев, девушка спокойно дошла до станции, прыгнула вместе со всеми в поезд. После того, как основная часть Бесстрашных вышли по своим делам в разных районах города, она поехала дальше одна — до конечной, находящейся недалеко от дружелюбного, мать его, квартала. И, похоже, не доехала. Потому что никто из опрошенных той же ночью дружелюбных уродов ее не видел.
Именно тогда, стоя посреди бывшей фракции Карми, я почувствовал, как недавно начавшие затягиваться уродливые рубцы в душе начали расходиться, вновь выпуская зверя, демона, настоящего дьявола. Я матерился на всех, клялся оторвать яйца и выпустить кишки каждому бойцу, если мне сейчас же не приведут чертову суку. Что я намеревался сделать с ней — страшно вспоминать. В своем ослеплении тревогой, яростью, бешенством и сводящим с ума бессилием я обещал ей самые суровые наказания, самые жестокие пытки и бесчеловечные мучения. Да как она, тварь, посмела довести меня до такого состояния.