Прохожу ещё три цветка. С упоением протираю листики и рыхлю палочкой землю, наслаждаясь перерывом между занятиями.
Спустя какое-то время в класс снова заходят. На этот раз Валентина.
— Вита, я директора на втором этаже видела. Он просил тебя зайти, — бросает пару слов и исчезает.
Вот и зачем я ему понадобилась? Решил сменить место работы, а я должна узнать об этом первой? Наверное, это непрофессионально и вообще некрасиво. Всё же он начальник, а я подчинённая. И надо соблюдать эту, как её? Субординацию. Но, немного подумав, я решаю, что… Что мне лень бежать к нему в кабинет.
Продолжаю поливать цветочки. Вижу забытую на шкафу комнатную берёзку, подставляю стул, лезу туда, на верхотуру. В кармане моего элегантного сарафана полуприлегающего силуэта из чёрной костюмной ткани звонит телефон.
Секретарша директора.
— Виолетта Валерьевна?
— Она самая. — Кряхтя, привстаю на носочки, придерживая телефон плечом.
— Марат Русланович убедительно просит вас зайти к нему.
— Понятно.
Секретарша отключается, а я аккуратненько, не торопясь, кладу телефон на подоконник, а сама снова приподнимаюсь и продолжаю поливать.
— Вот что ему от меня нужно? — разговариваю с берёзкой, поправляя её веточки. — Пристал как банный лист на голую филейную часть.
В другом конце класса обнаруживается ещё одна, точно такая же полудохлая берёзка, и я с чувством, толком и расстановкой тащу стул туда. И, пока я, забравшись на него, пытаюсь спасти растение, в классе с грохотом распахивается дверь. Причём с такой силой, что ручка влетает в стену, вдавливаясь в штукатурку.
Даже оборачиваться не надо, и так знаю, что за Годзилла ворвался в мой оазис. С безучастным лицом продолжаю приподнимать веточки и осматривать их на предмет насекомых-вредителей. Как бы невзначай слежу за ним боковым зрением.
— Когда я прошу, — прочистив горло и опершись рукой на парту, — нет, требую зайти ко мне, это надо выполнять!
— Здравствуйте, Марат Русланович. Вы о чём? Я, естественно, планировала к вам забежать. Часиков в пять. Как же я смею ослушаться директора? Он же самый-самый главный.
Поворачиваюсь, смотрю на него сверху вниз, улыбаюсь от уха до уха.
— До пяти часов ещё четыре часа!
— Как же вы хорошо считаете, Марат Русланович. — Снова возвращаюсь к листикам, чуть добавляю воды и опять встаю на носочки. — Собственно, поэтому вас директором и сделали, да?
— Виолетта! — порыкивая.
— Валерьевна, — поправляю начальника, обрывая сухие листики.
— Не будите во мне зверя, — произносит он избитую фразу.
— А то что?
Чуть потоптавшись на стуле, разворачиваюсь к нему лицом. В одной руке лейка, в другой — оборванный сухостой. Мне надо слезть, но он, как назло, отлепился от парты и стал прямо передо мной. А спрыгивать как-то некрасиво, просить его отойти — тоже.
— А то прибью. — Резко берёт меня двумя руками за талию и, сняв со стула, ставит на пол.
Обалдев, смотрю ему вслед. Шеф уходит, снова громко хлопнув дверью. Какое же некрасивое поведение для руководителя подобного нашему заведения. Он же должен быть образцом морали.
Выглядываю в коридор.
— А зачем приходили, Марат Русланович?
— Часиков в пять узнаете, когда наконец соблаговолите прийти ко мне в кабинет.
Вздохнув, хмурю брови. Я ж умру от любопытства. Терпеть не могу, когда так делают.
Глава 9
Но, как бы там ни было, директор есть директор, и в пять часов мне приходится идти на поклон. Плохо, что я никак не могу забыть его жёсткое прикосновение к моей талии. Тот момент, когда он снял меня со стула. Почему-то это грубое мужское движение отпечаталось в мозгу и совершенно не хочет покидать мою голову. Если сравнивать с Родионом, то в подобной ситуации мой мужчина почти наверняка улыбнулся бы и подал мне руку, аккуратно спустив со стула.
Но Годзилла на то и Годзилла, чтобы применять силу и разрушать всё вокруг себя.
— Добрый вечер, Марат Русланович, — аккуратно приоткрываю дверь в кабинет директора.
— Явилась всё-таки, — комментирует Султанов, не отрываясь от дел и перебирая бумаги на столе.
Оскорбляюсь. Мне не нравится его тон. Будто я какой-то холоп, пришедший на поклон к барину.