На меня нападает тревожно-депрессивный синдром. С одной стороны, обкашлять бы её как следует, как того душа требует, потом бы вылечил у себя дома, а с другой… опять получу по морде.
Не могу сдержаться — в горле скребёт, подношу кулак ко рту и откашливаюсь. Не уходит. Наше с ней общение — это как ходьба по тонкому льду. Время как будто берёт паузу, и я смиренно жду.
— Вы простыли, Марат Русланович? — У меня аж яблоки глаз сводит и веки млеют, так сильно я буравлю её непонимающим взглядом: она что, правда спросила меня о здоровье? — Я хотела вам сказать, что Родион не будет усыновлять Алёну. Это исключено. Он вообще изначально осудил, что я скрывала, кто её отец, и пытался призвать меня к честности, а потом вот расхрабрился. Этого не будет.
Такая смена курса поражает, но больше всего мне нравится на неё смотреть. Моя наивная хоровичка. Даже если бы Родион это захотел, я б ему не дал.
— Ясно, — отвечаю третий раз подряд, но с недоверием, потому что она какая-то странная, будто и вправду сопереживает мне.
Может, задумала отравить меня или выстрелить в спину, когда я полезу за какими-нибудь документами?
— Всё-то вам ясно, Марат Русланович. И ещё, — хоть и гордо-надменный, но всё равно взгляд глаза в глаза, — я перегнула палку с этим своим «фу»!
Ого! Это что с ней такое?! Это моё сидение в кабинете так на неё подействовало? Так я могу палаточный городок разбить, если Виолетта ко мне ходить начнёт и будет спрашивать, не твёрдо ли мне спать на полу.
— Я не имела права так разговаривать с директором. Меня мучает совесть. Хотя вы чуть было не полезли в драку, поэтому всё к лучшему. Да и вообще… вы всё равно неправы, — как бы между делом, отстранённо, чтобы не сильно позориться видимо, и опять разглядывая потолок.
— Ясно.
— Вы ясно хотите показать мне, что даже не удостаиваете меня прощения или как, Марат Русланович?
Ох, узнаю свою хоровичку. Пришла извиниться, чтобы наехать как следует.
— Я вообще-то пришла с повинной, хотя вы тоже хороши, влезли в наш с Родионом обед, как будто так и надо. А сейчас прям ясно и ясно. Ладно. Больше не буду…
В их с Родионом обед! Опять подкатывает ярость. Может, киллера нанять, вроде сейчас это недорого. Раз — и одним настройщиком в городе меньше. Он же может и с моста случайно упасть и поскользнуться на перроне.
— Я говорю ясно, — чуть улыбаюсь, продолжая её рассматривать, я, оказывается, жутко соскучился за неделю, — потому что мне ясно, Виолетта Валерьевна, что вы пришли извиниться.
— Ясно, — отвечает Виолета. Вздохнув, утыкается в люстру.
И я не могу сдержать смеха, но, поперхнувшись мокротой, громко кашляю. Чем больше я разговариваю, тем сильнее раздражается горло.
— Вам по спине постучать?
— Только если, — хриплю, сиплю, никак не могу нормально вдохнуть, — обещаете бросить Родиона Дмитриевича прямо сегодня, послать его по известному адресу, — так сильно кашляю, что кажется, сейчас выплюну лёгкие.
— Даже и не мечтайте, — хмурится.
— Тогда, — громкий лающий кашель, — я лучше сдохну! Идите работать!
Охает от негодования. Вроде бы даже топает ножкой.
— Я пришла не просто так, кроме всего прочего, я хотела попросить у вас телефон водителя микроавтобуса, что возил нас на прошлый конкурс. Он работает в автобусном парке номер шесть, нам понравилось, родители остались довольны, вышло недорого.
Аж свищу, наверняка покраснев как рак.
— Ничего я вам не дам, возите коллектив задорого! — Машу рукой на выход, потом лезу в карман пиджака, пытаюсь выдавить таблетку эвкалипта из блистера.
— Вы же директор! Это в ваших интересах, чтобы родители были довольны! — Решительно подходит она к моему столу и опирается на него.
— Пусть будут не довольны! — Опять машу на дверь, наконец-то начинаю рассасывать пастилку и, отдышавшись, добавляю: — Вы будете плохим руководителем хора. — Проглатываю слюну, успокаиваюсь. — Пусть родители решат, что вы вздумали заработать на них. Пусть обмусолят вас в родительском чате. А я буду отвратным директором.
Виолетта уже себя не контролирует. Она такая вспыльчивая, когда ей перечат. Скучно ей, наверное, с Родиком. Он-то её слушается.
— Дайте мне сейчас же телефон, или я найду его сама! — закипая от эмоций, начинает рыться на моём столе и всё перекладывать.
— Вы, я смотрю, совсем чокнулись во время подготовки к финальному концерту! — теперь закипаю я, в шоке наблюдая за её рукоприкладством… рукоблудием — тьфу ты, чугунная голова! Она елозит по столу мои бумажки и трясёт перекидной календарь. — Вам бы пустырнику.