И тупым… Хорошо, что на мне пиджак. И им можно прикрыться. Потому что очень тяжело держать лицо и при этом быть недалеким озабоченным шефом, который не понимает, где он. И только жадно голодными глазами пялиться на шикарные, затвердевшие от прохладного воздуха розовые соски.
Она ловит мой взгляд и, задохнувшись от возмущения, покраснев и вспыхнув от злости, быстро натягивает бюстгальтер. Затем блузку.
А я плыву по течению. И сейчас не её, а меня надо тащить к выходу.
— Не бойтесь, вряд ли это что-то плохое. — Подает мне врач бумагу. — Фатальную картину сразу по УЗИ видно, даже без биопсии. В вашем случае ничего такого. Но анализ нужен, чтобы иметь точный расклад.
— А сколько ждать?
— Дней пять или семь, не меньше. Это небыстрый процесс.
Ульяна любезничает с мужем в конце коридора, а госпожа Травкина тут же накидывается на меня. У неё начинается откат.
— Вы не должны были идти со мной! Как теперь нам вместе работать, — переходит на шёпот, выговаривая, — если вы видели меня голой по пояс?!
Ну хоть бы не напоминала. Мне и так идти больно. Ещё и полы пиджака приходится тянуть вниз при каждом шаге.
— Не хочу вас расстраивать, Виолетта Валерьевна, но я уже видел её, раньше. — Мы приближаемся к лифту, приходится говорить ещё тише. — И даже пробовал на вкус.
Она, конечно, жутко недовольна и фыркает, изображает невыносимую злость, но при этом её щеки такие нежно-розовые, что я не могу не улыбнуться. Кажется, не только я помню нашу чудесную и очень активную половую жизнь.
Мы заходим в лифт. Чета Ткаченко стоит впереди, у двери, мы за ними.
— Всё будет хорошо. — Кладу ей руку на плечо и жму к себе.
Да, я сволочь и гад. И ещё где-то там Родион. Я ей помогаю, сочувствую, поддерживаю, но при этом очень-очень хочу её.
Это отвлекает нас обоих от паники и грустных мыслей.
— Прекратите!
— Не могу! У меня руку свело. Зато вы уже не плачете, Виолетта Валерьевна.
Слишком много говорю. При простуде это чревато. Закашлявшись, вынужден отпустить её.
— О! Константин Леонидович, — бесцеремонно, видно от нервов, стучит она по плечу доктора. — Вы не могли бы нам ещё раз помочь? У Марата Руслановича воспаление лёгких.
— Да мне кондиционером просто надуло…
— И вы с моей беременной женой разъезжаете в одном лифте? Катаете её в машине? А если она заболеет?!
У доктора аж белки глаз розовеют от негодования.
— Костя, тише, пожалуйста!
Да, друзьями нам с Ткаченко явно не быть! Как же бесит!
— Почему не взяли больничный и не остались дома?! Вы же взрослый мужчина! — строго отчитывает меня доктор, и я чувствую себя десятилетним пацаном.
Как-то до этого держался, а в лифте прямо прорвало. Кашляю и кашляю!
— Немедленно в терапевтическое отделение!
А потом нежненько так обращается к своей супруге:
— Малыш! Большую дозу витамина С. Отпросись и фруктов съешь. Прям миску! Ляг и лежи.
— Костя, я прошу тебя, прекрати. Ну я же не маленькая.
Вот же козел! Раскомандовался! Негодую, но иду, куда меня послали. Очень хочется разругаться с этим умником. Но ради Виолетты и Ульяны я закрываю рот и плетусь по темному коридору.
Сажусь в очередь. Слава богу, этот архаровец в белом халате предупредил насчёт меня. Как «мило» с его стороны. Терплю, сжав зубы. Медленно, но верно становлюсь подкаблучником. Ругаю Ткаченко матом, правда про себя.
А затем рядом со мной на пластиковое сиденье кто-то опускается.
— Держите, Марат Русланович, а то сейчас вся очередь разбежится от вашего кашля, я вам в автомате взяла кофе горячий. Чая не было. А где здесь буфет, я не знаю. Но главное — горячего попить.
Обалдев, беру стаканчик и смотрю ей в глаза.
— Я никому не скажу, Виолетта Валерьевна, что видел вас голой по пояс, необязательно пихать мне за это взятку.
Пью, как она велела. Теперь я злюсь на Виолетту за то, что толкает меня к врачу. Но это такая… Очень милая злость.
— Пейте, и без разговоров. Вас надо послушать. Мне не нравится, как вы кашляете.
— Вам-то что? Ну умру и умру.
— Мне ничего. Я член коллектива, который вас уважает. Пейте. Если вы скоропостижно скончаетесь, нам опять пришлют нового директора. А я не люблю все эти мельтешения, пертурбации и перемены.