— Так что у тебя случилось, Ир? Ты меня заинтриговала.
— Чуть позже тебе расскажу, мне надо сдать велосипед, а то бросила его у крыльца, не дай бог украдут. Ещё буду за него платить. У меня и так проблемы.
— Хорошо!
— Встретимся в столовой. И, — возвращается и касается моих ладоней, — ради бога, прости меня. Умоляю. Пожалуйста. Я правда не хотела.
— Иди, — улыбаюсь, мне уже самой неловко, что она так переживает.
Ира спешит к выходу, и там, открыв дверь, её пропускает Султанов.
Он затягивает внутрь чемоданы.
— Этот Родион, я за него боюсь! — Идёт прямиком ко мне, весь такой возбуждённый и воинственный. — Мне кажется, нам стоит показать его психиатру. У него навязчивая идея разрушить наши отношения. — Плюхается в кресло, в котором только что сидела Ирка. — Я вытолкал его за ёлки насколько мог. Но он ещё вернется. Я уверен. Надо придумать для него занятие!
— Отдай путёвку администратору, — зачем-то напоминаю, непроизвольно волнуясь, что он не успеет заселиться до обеда.
Вот какое мне до него дело? Пусть хоть на улице ночует без еды и процедур. Он же мне чужой человек. Я же зла на него. Я же планировала ненавидеть его до конца своих дней?!
— Ты переживаешь за меня, красавица?
— Нет! После того, что ты устроил с Родионом возле автобуса, я не то что не переживаю, я бы предпочла, чтобы вы оба ушли в ёлки!
— Врушка! — Встаёт шеф, идёт к стойке и тут же, особо не задерживаясь и не обращая внимания на красотку-администратора, возвращается ко мне.
Моя рука лежит на ручке кресла, он кладёт свою ладонь поверх неё. Я пытаюсь вытянуть, но он не даёт и смотрит на меня, не отрываясь.
Не хочу, ругаю себя, но инстинктивно млею от этого чувственного момента. Он мурашками отдаётся на коже.
— Разговаривай со мной уважительно, пожалуйста, как с подчиненной, а не как чёрт знает с кем. Что это за слово такое — врушка?
— Я тебя очень сильно уважаю, а ещё у нас номера друг напротив друга.
— Ну нет уж, извини, Султанов, я это терпеть не намерена! Сейчас же всё поменяй! — Привстаю в кресле.
— Даже не подумаю.
Он получает ключи. А я стою. Никуда не иду. Не подгоняю Алёнку, не спешу к лифту.
И тут до меня доходит, что я как будто жду его.
Жду Султанова!
Давно могла бы уйти, оторвать дочь от автомата и, поднявшись наверх, распаковаться, помыться, расположиться… Но нет, я трусь возле кресла. Валентина с мужем стоят у окна возле лифтов. Болтают, ожидая, когда Андрюшка наиграется. Мне детей из-за столба не видно. Но иногда они громко взвизгивают, потом снова молчат. А я стою. Хотя не обязана.
— Ты хочешь вместе со мной подняться? — нагло смотрит на меня Султанов и улыбается, бросая жадный, многообещающий взгляд.
Он как таран. Его совершенно не волнует, что сказала Ирка, что о нас узнал Родион. Ему главное — заполучить меня обратно. Я не могу сказать, что меня это не цепляет. Я уже вообще ничего конкретно сказать не могу.
Меня бросает из стороны в сторону. Я то злобу ловлю, то бабочек в животе.
Но я же давным-давно решила! Он — табу! Он меня унизил, обидел, уничтожил…
Почему тогда сердце замирает и томится, когда он выискивает меня взглядом и смотрит в упор? Ну как во мне могут жить все эти чувства одновременно? Ненависть и страсть! Обида и любовь! Злость и нежность!
— Нет! Я просто задумалась, Марат. — Дёргаюсь, понимая, что он поймал меня с поличным.
Неловко признаваться, но он прав. Я непроизвольно, совершенно бессознательно хочу подняться втроём в лифте. Он, я и Алёна. И полюбоваться на то, как они с дочкой легко и весело общаются.
И я не знаю, зачем мне это надо.
Я так хорошо начала. Была такой гордой стервой, когда он пришёл в нашу школу, а сейчас совсем расклеилась.
— А где моя дочь? — открыто интересуется Султанов.
Он, видимо, тоже в прострации. Вроде не глухой, но явно ничего не соображает. Детей не видно, но слышно, они периодически визжат и смеются.
Смотрим друг другу в глаза.
— Куда убежала моя дочь?! Где Алёна? — и если до этого он говорил почти шепотом, флиртуя и соблазняя меня, то эти слова он произносит громко, в полный голос.
— Я тут, — тихо говорит дочка, выглядывая из-за столба. И ведь обычно ничего не слышит, если надо идти писать прописи, но обязательно прибежит, если можно смотреть мультики или кто-то раздаёт сладости. Так и тут — то, что я предпочла бы донести до неё в другой обстановке, она разобрала сквозь весь гомон.
Не могу ничего предпринять. Опять парализовало. День бесконечных потрясений. Мне бы сказать, что дядя Марат шутит. Но я просто двигаюсь ей навстречу на деревянных ногах. И Султанов идёт к ней.