— Он очень сильно тебя любил, доченька. Такая сумасшедшая любовь никогда не доводит до добра. Она вызывает зависть. Ты была его слабостью, и Иван этим воспользовался, сделав Султанову больно, смастерив какие-то фотографии…
— Вот именно! Что там на тех фотографиях, мама? Кроме Султанова, их никто не видел. Всё! — ещё раз отмахнувшись. — Не хочу даже обсуждать это. Сейчас придет Алёнка, я угощу её шоколадкой, вы пойдёте на подготовку, а мне нужно изучить все аспекты завтрашнего музыкального произведения и тщательно спланировать работу над ним до начала репетиции, не надеясь разобраться во всём по ходу дела.
— Бу-бу-бу! — кривляет меня мама. — Гордые и упрямые. У обоих хоть кол на голове теши. Поэтому это всё с вами и случилось. В паре кто-то должен уступать. Пойду Алёну поищу.
Закатываю глаза под лоб. Ну их всех. Нужно поговорить с нашим концертмейстером, чтобы обсудить музыку и моё толкование произведения. И не думать об этом. Прожили как-то семь лет и дальше будем жить.
Глава 6
День нашего выступления. Ближе к четырём часам мы с ребятами на месте. Конкурс пройдет в Малом зале Консерватории.
На секунду выскакиваю в холл, где толпятся участники мероприятия, чтобы быстренько взглянуть на себя в зеркало и проверить, всё ли в порядке. Пару часов назад парикмахер с помощью красивого художественного плетения подняла вверх мои пшеничные волосы. Я переобулась в неудобные, но шикарные туфли-лодочки и облачилась в длинное прилегающего силуэта черное вечернее платье в пол с пикантно открытой спиной. Вроде бы хорошо. Можно готовиться к выступлению.
Перед началом исполнения я провожу небольшую распевку. Как руководитель хора, ещё раз убеждаюсь, что все мои дирижёрские жесты, приёмы тактирования, мимика и штрихи хорошо понятны ученикам. Ибо наше взаимопонимание достигнуто упорным и последовательным трудом на протяжении долгого репетиционного процесса
И вот мы выходим к публике. В первом ряду жюри, состоящее из заслуженных деятелей искусства и не менее уважаемых педагогов. Дальше зрители.
Совершаю традиционный поклон, приветствуя собравшуюся публику, и в тот момент, когда выпрямляюсь, я совершенно случайно наталкиваюсь на знакомый пронизывающий взгляд внимательных глаз.
Директор?! Султанов в зале? Этого ещё не хватало. Какого чёрта он здесь делает? Наверное, пригласили.
На мгновение теряю настрой. И чуть не заваливаю начало выступления. Хорошо, что мои детки подготовлены и сосредоточенны, у них давно сформировался дух коллективизма, взаимопомощи, они умеют сопереживать за общий результат и оттого очень-очень стараются. Ну а руки… Они во время звучания музыки давно живут своей жизнью. И, когда мои воспитанники начинают петь, изящно попадая в ноты, по коже ползут мурашки.
Дальше я полностью отдаюсь мелодии. И забываю о том, кто сидит в зале и зачем мы здесь. Сейчас самое главное — музыка. Она о шуме волн, о чайках, о море. В ней шуршат камни и бурлит пена. А ещё восходит солнце, освещая золотистым рассветом гладь воды. И, пока звучат ритм, метр, темп и динамика, полная гармонии, я вспоминаю, когда последний раз была на море. Зря… Меня несет совсем не туда, потому что отдыхать я ездила семь лет назад, когда ещё не было моей малышки. Потом родилась дочка, я старалась как можно больше добиться в профессии, а вот на море не была.
И так уж вышло, что последний раз побережье, синюю, как лепестки васильков, и прозрачную, как тончайшее стекло, воду я видела с ним.
Сердце сжимается, на чудесную мелодию и великолепно слаженный коллектив детских голосов ложатся воспоминания.
Они мне не нужны. Но я не могу их прогнать.
Я помню открытое окно, старый сетчатый тюль, который то поднимался, то опускался. Пахло солью и сыростью и, несмотря на открытое окно, было жарко. Горячо лежать под его крупным мужским телом и чувствовать, как, просыпаясь, он всегда первым делом целовал меня в висок или лоб, щёку, шею — неважно куда — и сжимал ещё сильнее. Шептал, как любит, и солнце пробивалось сквозь щель в занавесках, и мне не терпелось снова выбежать на улицу — увидеть море…
Музыка оканчивается так же резко, как и моё самообладание. Скорее на автомате разворачиваюсь к зрителям и кланяюсь. А потом согласно хоровому этикету двигаюсь за сцену. В глазах крутятся слёзы, и снова становится обидно за ту себя, за себя прежнюю: молодую, влюбленную и брошенную.
— Ненавижу. — Вытираю уголки глаз, пытаясь быстро проморгаться и забыть.
Забыть немедленно и навсегда.
Детки кидаются обнимать меня, гримерка гудит, словно улей, и я потихоньку отпускаю от себя прошлое. Это пройдёт. Я привыкну. Просто он, как непрошеный гость, явился в нашу школу, и мне надо свыкнуться, что теперь я буду видеть отца своей дочери чаще, чем мне хотелось бы.