– Хочешь, я сниму тебя здесь, на мостике, на фоне вон того фонтана? – спросила я Анюту, которая стояла рядом со мной и постукивала по ноге ивовым прутиком.
– Нет, не хочу, я не люблю фотографироваться, – хмуро ответила девочка.
– А жаль, у тебя очень выразительное лицо…
– Ну да, Буратино могу играть без грима, – хмыкнула дочь господина Шадрина.
За самоиронией пряталась горечь – девочка явно комплексовала по поводу своей внешности.
– Зря ты так! Если уж прибегнуть к сравнению, то ты похожа не на Буратино, а на британскую звезду Эми Уайнхауз. Знаешь такую?
– Да, знаю, она здорово поет, только она старуха уже…
– Ну, я бы не сказала, что она старуха. Ей где-то 25 лет… Кроме того, дело не в возрасте, а в сходстве: у нее, как и у тебя, лицо такой, я бы сказала, штучной работы. И потом, мне кажется, что ты, как и она, девица фотогеничная. – Глядя на Анюту через видоискатель, я быстро сделала несколько снимков. – Потом покажу, что получилось. Если не понравится, сотрем…
– Ладно, – вцепившись зубами в ноготь указательного пальца, согласилась Анюта.
– Тебе говорили, что ногти грызть неполезно?
Анюта спрятала руки за спину.
– Говорили. Просто у меня привычка такая.
– Что, с раннего детства?
– Нет, я ногти стала грызть после маминой смерти, – и она посмотрела на меня исподлобья.
Я ничего не ответила, а лишь погладила ее по плечу.
Мы помолчали.
– Хотите, я вам наших собак покажу?
– Хочу. Я собак люблю, у меня много лет была колли – шотландская овчарка.
– А у нас – кавказские овчарки.
– Серьезные звери. Они мне тоже нравятся. Я даже была лично знакома с одной из них. Ее звали Клавдия, и она выполняла команды только в том случае, если ей их подавали на латинском языке.
– Почему?
– А потому что ее хозяином был профессор медицинской академии, который с детства приучил Клашу к латыни. Говорил, что она обожает оды Горация и особенно первую речь Цицерона против Катилины: «Quousque tandem Catilina, abutere, patientia nostra».
– Ага, знаю: «Доколе, Катилина, ты будешь злоупотреблять нашим терпением», – подхватила Анюта.
– Откуда сии могучие знания? – удивилась я.
– У нас в гимназии латынь с пятого класса учат.
– Солидно… Ну так вот, собачища была огромная, мощная, а хозяин – маленький сухонький старичок. Но слушалась она его беспрекословно…
Так, разговаривая, мы прошли в глубину сада, где около бетонной стены, опоясывающей усадьбу, был устроен просторный вольер с внушительной конурой. В вольере обитали две могучие псины, рыжая и белоснежная. Увидев Анюту, они кинулись к загородке, сделанной из толстой проволочной сетки, укрепленной на металлических столбах, и начали гулко гавкать, припадать к земле и вилять пушистыми хвостами.
– Ух ты, какие красавцы, – восхитилась я. – Как их зовут?
– Руслан и Пери.
– А вы гулять их выпускаете, или они все время здесь сидят?
– Конечно, выпускаем! Они всю ночь в саду бегают, территорию охраняют.
– Да у вас и без собак здесь как в крепости. Еще и колючая проволока на заборе.
– А, это от предыдущего хозяина осталось. Папа этот дом купил, когда я в школу пошла. Его построил какой-то крутой бандит. Потом его убили, а его жене нужно было бежать за границу, ну она и продала дом по дешевке.
«Интересно, – подумала я, – что в понятии этого ребенка значит «по дешевке»? Один миллион долларов или десять?» – но спрашивать не стала. Однако теперь мне было понятно происхождение всех архитектурных излишеств, которыми изобиловало поместье, включая замысловатые башенки и фонтаны с толстощекими купидонами.
– Скажи, а этот роскошный сад тоже вам от предыдущего хозяина остался?
– Нет, его наш садовник Олег Петрович разбил. Он в Тимирязевской академии преподавал декоративное садоводство, а когда вышел на пенсию, папа его к нам пригласил работать, вот он тут все и устроил…
– А кто за собаками ухаживает?
– Дядя Паша. Он раньше военным был, служил в Чечне. А собак ему бывшие сослуживцы подарили, когда они еще совсем маленькими щенками были.
Возвращаясь к дому, мы подошли к небольшому овальному пруду, заросшему кувшинками, на берегу которого стояла беседка, увитая каприфолью. В беседке за деревянным, медового цвета столом сидела симпатичная курносая тетка лет сорока пяти в тренировочном костюме цвета детской неожиданности и с аппетитом уминала творог с молоком из расписной деревянной миски, заедая его белым хлебом. Увидев нас, тетка призывно махнула рукой.