Выбрать главу

Людвиг сидел на своем месте бледный и неподвижный, с очень прямой, словно окаменевшей спиной.

Дебора изучала свои ногти, изредка бросая на него косой взгляд. Людвиг не шевелился.

Вот и ладно, думала Дебора, слегка покачивая носком туфли. Это даже хорошо, что он так переживает. Тем вернее он отвернется от этой лгуньи. Чтобы наконец-то увидеть меня!

Но когда Людвиг наконец посмотрел на нее, взгляд серо-синих глаз проморозил ее насквозь.

— Уходи, Дебора, — проскрежетал незнакомый голос.

— Что? — Она не поверила своим ушам. — Людвиг, я…

— Уходи. Я не хочу тебя видеть.

— Людвиг, что я такого сделала? Я думала, ты скажешь мне спасибо за то, что я открыла тебе глаза на правду! — Голос Деборы звенел от обиды.

— Я не верю тебе. И буду проверять сам. А пока я не хочу тебя видеть. — Он замолчал, словно устав от долгого объяснения.

— Я… Ты… — Дебора встала, нервно убрала ноутбук, лязгнула почти неслышным обычно замочком кейса. — Ты сам придешь ко мне просить прощения! — бросила она зло.

По полу звонко и нервно застучали ее каблучки, бесшумно закрылась дверь кабинета. На комнату опустилась тишина.

Пусть эта же тишина будет жить в его голове. Благословенная тишина.

Теперь это была тишина его квартиры. Пустой. Дорого обставленной. Никчемной.

Да, он помнил. Помнил то, с каким интересом она изучала дом Уайнфилдов, даже записывала себе что-то в маленький блокнотик. А он тогда лишь мельком глянул на это: мало ли что может записывать в блокнот молоденькая девушка-литератор? Может быть, она сочиняет новые стихи, чтобы потом, запинаясь и краснея, прочесть их Людвигу.

И помнил, как хорошо она разбиралась в фотоаппаратах. «Работа заставляет». Кажется, так она говорила?.. Да, почти так. Перед глазами всплыла предательская картинка: Николь вертит в руках фотоаппарат, упоминает что-то про его характеристики.

— А ты неплохо в этом разбираешься! — говорит ей Людвиг, любуясь, как сверкают азартом ее зеленые глаза.

— По долгу службы! — Она беззаботно смеется.

И почему он сразу не обратил внимания на эти странные слова? По долгу какой службы человек обязан разбираться в фототехнике? Уж явно это не входит в задания для подготовки к семинарам по литературе. А почему он не придал значения ее последующей странной реакции. Сейчас Людвиг был уверен, что в тот момент Николь была напугана. Бросила на него какой-то странный виноватый взгляд и убежала в парк. Такой взгляд он видел у нее только один раз… Господи, как же он сразу об этом не подумал! Людвиг застонал от досады. Встал, сделал два неверных шага к двери, снова вернулся в кресло. Как он сразу об этом не подумал! Он раскачивался взад-вперед, словно это бесконечное тягучее движение могло заглушить ту боль, которая комком засела у него в груди.

Она обманывала его с самого начала. С того момента как появилась в его доме под видом курьера. «Новые впечатления» для того, чтобы писать. Почти правда. Только полуправда еще худшая ложь, которая разрушает все, к чему прикасается. Зачем она это сделала… с ним? Ответ напрашивался сам собой — из страха. А из-за чего еще лгут! Она испугалась, что он сдаст ее полиции, если узнает, что она на самом деле журналистка. Вот и солгала.

Ну хорошо. Пусть сразу она была напугана до беспамятства. Но потом-то ведь могла сказать. Сколько было удобных моментов. Они так много были наедине… Наедине.

Из груди Людвига вырвался рык. Нечленораздельный, полный горя и гнева. Он вскочил, опрокидывая стол, с грохотом посыпались макеты, карандаши раскатились по углам, он в ярости отшвырнул компьютерное кресло и с размаху впечатал ладони в шкаф. Звук глухого удара разнесся по пустой квартире. Еще один удар — теперь ногой. И пусть соседи вызывают полицию или службу спасения. В психушке ему сейчас самое место. Он отступил и плечом обрушился на шкаф. Всем весом. Он дурак! Идиот! Ладони горели как от ожога, зашлось болью плечо. Только непобедимый шкаф печальной тушей возвышался над ним. Бах! Он вбивал ладонями в стенку из красного дерева всю свою беспомощную ярость. И, если бы мог, вбил бы туда самого себя. Чтобы не было так больно.