— Расходимся на тридцать-сорок шагов, можно чуть дальше, но чтобы все были в зоне видимости, — командует Филимон, и мы ждем, когда первые в цепочке люди уйдут на положенное расстояние.
— Не отходите далеко, — говорю максимально строго двоим «гуляющим» и занимаю свою позицию.
Есть в охоте что-то притягательное. Именно когда сам выслеживаешь дичь, а не травишь бедного зверя сворой собак. Пусть и лезть приходится по сугробам, да еще и несколько километров, прежде чем наткнешься на свежую цепочку следов. После вчерашней вьюги действительно пришлось достаточно далеко продвинуться в лес, прежде чем я увидел лань. Судя по тому, что рация до этого момента молчала, и не было слышно ни одного выстрела, никто еще не натыкался на потенциальную добычу.
Бесшумно вскидываю ружье и слежу за животным сквозь прицел. Палец плавно ложится на спусковой крючок и я задерживаю дыхание, чтобы не издать лишнего шума и попасть точно в голову. Именно в этот момент рация на поясе шипит чуть ли не на весь лес! Лань ведет ухом, вздрагивает, когда слышит посторонний звук и стрелой улетает с места.
— Марк? — сквозь шумы и помехи из динамика доносится голос Маши.
— Черт! — с досадой морщусь, когда опускаю ружье, и раздраженно отвечаю в рацию, — ну что еще, мышка?
В ответ слышатся одни помехи и неразборчивое бормотание. Да куда залезла эта девчонка?!
Наконец из динамика доносится хриплый ответ, от которого волосы на загривке непроизвольно встают дыбом.
— Марк, тут волки…
У меня обрывается сердце.
Глава 17. Рыцарь в сияющих доспехах
Марк
— Маша! Маша! — ору в микрофон рации, но в ответ на линии только помехи. Через несколько секунд из динамика постоянно переключаются и наперебой галдят остальные перепуганные охотники, но Комарова больше на связь не выходит.
С левой стороны доносится пронзительный полный ужаса крик. Клянусь, в этот момент я испытал такой животный страх за нее, какой не ощущал за всю жизнь. И едва не поседел, когда он внезапно оборвался.
Мозг еще не отдал команду, а я уже несся по сугробам к тому месту, откуда слышал вопль. Ноги вязли в глубоком снегу, тяжелые еловые лапы наотмашь били по лицу, но главное было сейчас добраться до нее. Когда рычание послышалось совсем близко, крепче стиснул ружье и стремглав бросился к поляне.
Я вылетел прямо в гущу событий — в десяти шагах от меня Вениамин палкой отбивался от скалящего пасть хищника. Панически оглядываюсь вокруг, пытаясь отыскать мышку взглядом. В стороне от меня рычит волк, и я инстинктивно вскидываю ружье, резко разворачиваясь в сторону шума. Маша лежит на снегу, закрывшись руками. Один зверь из стаи уже вцепился в ее ногу, пока другие, рыча, подбираются ближе.
Злость и адреналин заменяют остальные чувства, все движения становятся выверенными и отточенными.
— Чертовы… вашу мать, — лязг затвора, выстрел, и первый волк как подкошенный рухнул на землю, пятная снег кровью, — прогулки… — еще лязг и выстрел точно в голову удирающему зверю, — по лесу!
Стая чует оружие, чует опасность и быстро отступает, бросая добычу. И не вернется больше, слишком для этого волки умны и осторожны.
Расстояние до распластавшейся на снегу девушки преодолеваю в два прыжка. Хватаю ее ослабевшее тело и понимаю, что Маша без сознания. Пальцы дрожат, но я быстро расстегиваю ее куртку, осматриваю шею, руки, лицо. Ткань на ноге разорвана, но крови не так много, а это уже хорошо.
— Жива… — с облегчением выдыхаю я и осторожно касаюсь бледной щеки.
— В-все х-хорошо? — Вениамин заикается после пережитого и даже не думает отпускать палку, которой отбивался от волков.
— Да. Надо осмотреть ногу и срочно. Крови почти не видно на одежде, но эта падаль точно укусила ее. За мной. Не забудь ружье, — киваю в сторону оружия и подхватываю Машу на руки.
— Но я боюсь!
— Волки больше не вернутся. Но если не хочешь встретиться с кем-нибудь еще, бери ружье и не отставай, — холодно приказываю архитектору.
Прижимаю крепче к себе мышку и шагаю по своим следам обратно. Отлично помню, что мы прошли не меньше пары километров, тяжело продвигаясь по сугробам, но назад удается добраться минут за двадцать. Сказался адреналин, наверное, и еще страх за Комарову.
— Давай, очнись. Я тебе такое устрою, прогульщица хренова, — пообещал я под нос, бросая взгляд на бледную мордашку Маши. А после перехватил ее удобнее и зашагал к дому быстрее.
Маша
Знакомые голоса слышатся как сквозь вату. Как-то смазанно, несмотря на то, что говорят достаточно громко. Едва нахожу силы открыть глаза и становлюсь невольным свидетелем перепалки Марка и Горского. Судя по тому, что по скулам Краева ходят желваки и он сжимает до белых костяшек кулаки, спокойствие Максима Евгеньевича его бесит с каждой секундой все больше.