Мой лучший друг
ОТ АВТОРА
Говорят, каждому человеку, хоть однажды в жизни, непременно должна улыбнуться удача.
Такой вот улыбкой судьбы я считаю октябрьскую ночь 1968 года, когда на севере Берингова моря, возле Чукотки, меня «подали» на металлической сетке с высокого борта плавбазы на прыгающую на волнах палубу рыболовного траулера. Начинался шторм. Скрипели швартовы. Вахтенный штурман торопил траулер с отходом. Ребята, не досмотрев концерт заезжей агитбригады, плыли на этой сетке над клокочущей водой. И я — с ними…
Мне не советовали идти. Что делать на траулере корреспонденту областной газеты, если корабль далеко не передовой, да в добавок с неделю, не меньше, проболтается носом на волну, — штормы по осени долгие. Так, потеря времени…
Но в тот шторм, на том далеко не выдающемся корабле я открыл для себя мир морских людей. Этот мир был суров и заманчив. И с того времени начались мои хождения в море. Все дальше, дальше, на все более долгий срок.
Шли годы. Ровесники поднимались по служебной линии. Из матросов, из младших штурманов на средних траулерах они становились капитанами больших кораблей.
Когда-то я был свидетелем, как вздыхал офицер-пограничник, оформлявший отход:
— И как таких юнцов выпускают на другой край океана…
А и впрямь: капитану — двадцать три, всем остальным — и того меньше. И видел, годы спустя, как тот же пограничник, прощаясь, взял под козырек и крепко пожал руку седого капитана.
— А я вас еще вот таким помню! — и он показал на молоденького «салагу».
Бывая в море, я обязательно навещал «свои» корабли, на которых плавали друзья моей юности. И дома, на суше, бывал у них на свадьбах, новосельях и просто в дни возвращений. «Мои» рыбаки мужали. Каждый рейс что-то прибавлял к их опыту. Каждый новый выход в море что-то давал и мне. Рамки очерков становились тесными, так же, как тесными делались для моих рыбаков Охотское и Берингово моря, соседствующие с Камчаткой. Они подавались в Бристольский залив и Аляскинский, пересекали вдоль и поперек Тихий океан, потом шли в Индийский, в Атлантику.
А у меня стали появляться рассказы. Потом появилась одна повесть, за ней другая. Повести, опубликованные в журналах «Молодая гвардия» и «Октябрь», принесли мне читательские письма. И я почувствовал, что рыбацкий мир, который мне стал близок, интересует и других людей. Выяснилось, что жизнь, прямо скажем, не легкая и не праздничная жизнь в море, в долгом рейсе не оставляет равнодушным, а наоборот, притягивает парней из далеких от моря российских весей. И на некоторых рыбацких кораблях ныне плавают мои «крестники».
Еще в древности люди разделили человечество на три категории: на тех, кто жил до нас, на тех, кто живет на земле, и тех, кто уходит в море. Так вот, этот морской мир, непохожий на земной, мне хочется познать все больше, все глубже и рассказать о нем. О становлении моряка, о той дружбе и спайке, без которых в море невозможно жить; о том, что в море бывают часы и минуты, когда от тебя, от твоего соседа, от всех вместе зависит, вернетесь вы в порт или не вернетесь. Но как это происходит? Вот, например, однажды траулер «Крутой» (где капитаном был Георгий Московский, ныне капитан-наставник, а в ту ночь 1958 года матрос, с которым я спускался на сетке с плавбазы) по пути в Аляскинский залив попал в шторм. Волны были такие, что одной из них выбило стекла рулевой рубки и тяжело ранило рулевого.
Если бы рулевой выпустил штурвал, встречной волной развернуло бы траулер лагом. Следующей — накрыло. И кто знает, что произошло бы дальше. Самое опасное в шторм — подставить волне борт. Но рулевой не выпустил штурвал. Когда пришли на помощь и вынесли его из рубки, парень был без сознания.
Наш корабль в тот шторм шел за «Крутым». Узнав о происшествии, я, в общем, кое-что повидавший, был поражен.
— Парень, наверно, герой? — Допытывался я у капитана Московского.
Георгий пожал плечами:
— Я тебя что-то не узнаю, старина. Вот если бы он выпустил штурвал, можно было бы удивляться.
Мой край далекий, моя Камчатка… Если вычеркнуть время, которое я прожил там, то, по сути, ничего не останется. Я пришел на Камчатку девятнадцатилетним, а теперь мне тридцать пять.
Многие мои ровесники, с которыми я проходил на Камчатке солдатскую службу, остались там. Кто ушел в море, кто пошел в строители. Кто осел в колхозах и совхозах. Шли годы. Зажглись окна новых домов. Среди них и мое окно. Зазвенели голоса детей. Среди них слышу я своего сына и дочку. И теперь я понял, что родина — это не только край, в котором ты родился и вырос, но и тот край, где ты живешь, делаешь нужное для общества дело.