Он походил на одинокую скалу, что встречается иногда на морских дорогах. Время, дожди и ураганы выветрили и вымыли с нее все, что только можно было. Но, выщербленная, она стоит и долго будет стоять средь вечно неспокойной воды. Походка у Янсена молодая, легкая. Он держится так, что о его возрасте не думаешь. А ведь на всем Тихом океане не осталось его ровесников. Янсен капитанит сорок лет. А плавает и того больше. Потомок балтийских моряков. Крепка, видать, жила в его роду.
Всем траулерам хотелось поскорей пришвартоваться. И, наверно, разразился бы скандал из-за очереди: помню, какое столпотворение было в Охотском море, когда мы пришли туда тоже под праздник, шестого ноября, и привезли посылки. Старпом тогда командовал парадом. Два траулера, не желая уступать друг другу дороги, столкнулись. Не шибко, правда, чуть-чуть фальшборты помяли, а неприятность вышла крупная.
Легко, спокойно Янсен называл корабли, командовал, кому с какого борта становиться, кто за кем должен подходить. И никто не протестовал. Только просили счастливцев не мешкать, чтоб хоть к утру успеть всем получить подарки, почту и елки. Конечно, кому досталась дальняя очередь, не очень-то верили, что успеют. Погода была свежей. Не так-то быстро подойдешь и отойдешь от плавбазы при сильном ветре и большой волне. Но люди так уж устроены: надежда не должна оставлять их.
Под светом прожекторов траулеры походили на ледовые глыбы. Мачты — в два обхвата, на полубаке брашпиля не видать. Окна рубок на средней надстройке чернели дырами сквозь лед. Тяжело доставался алеутский окунь!
Посреди океана образовался город огней, и наш корабль среди других — как дворец, как небоскреб. Капитаны, заросшие, горластые, поднимались в каюту Янсена, механики к механикам, матросы к матросам. Шум, гвалт, объятия и радостное возбуждение. Тут же вскрывались посылки, снималась проба, произносились торопливые тосты, и гости исчезали, а на смену им вваливались новые. Весь запас горячего ожидания шквалом обрушился на «Чукотку». Она героически держалась. Рыбу пока не принимали. До рыбы еще дойдет черед!
А ветер усиливался. Швартовые концы угрожающе скрипели, и траулеры под бортом ходили на волне вверх-вниз.
Странно было слышать, как суровые дяди по радиотелефону умоляли, чтоб елочка была посвежей.
Кончались последние часы старого года. Мы таскали с кормы на нос швартовые концы. Горланил боцман. Глотка у него луженая. Другой бы давно осип и свалился от усталости. А Палагин крутился как заводной. Подходили и подходили траулеры, мы принимали от них выброску и проводили к середине корабля, к резиновым кранцам, чтобы, не дай бог, не навалило кораблик на высокий борт «Чукотки». Навалит, и от суденышка — одно воспоминание. Боцман встречал каждый траулер, шел с ним вровень, пока тот двигался вдоль «Чукотки». Сам же выпроваживал гостей, отмахиваясь от пьяных объятий.
На «Чукотке» то и дело транслировалось по каютам:
— Траулер «Кунжик» снимается. Просьба прибыть на свой борт.
— Траулер «Конус» отходит от «Чукотки»…
Палагин, выждав минуту-другую, сбрасывал швартовый конец объявленному траулеру, и того отжимало, относило ветром и волнами от плавбазы.
Качать стало так, что боцман распорядился убрать шторм-трапы. Людей поднимали и опускали в железной сетке. Расстелят сетку на палубе, побросают туда посылки и почту, в середине встанут парни. Палагин махнет рукой, лебедчик рывком поднимет сетку. А мы на растяжках держим ее, чтоб меньше мотало.
Судорожно дергаясь, плывет она с нашей палубы, зависает над расходившейся водой и, кренясь, начинает спускаться на траулер. Лебедчику сетка не видна, и он следит за боцманом. Тот размахивает руками, орет. Лебедчик торопливо выполняет команды, но все равно запаздывает. Одну сетку чуть не утопили, потому что лебедчик перепутал команды, и вместо того, чтоб двинуть сетку дальше, опустил ее мимо борта траулера. Палагин заорал благим матом. Сетка остановилась, парни с траулера втащили ее на свою палубу.
Не заметил я, как миновало двенадцать. Пришествие Нового года прозевал, так вот, в суете, на полной скорости влетел из одного года в другой.
Работа не останавливалась ни на минуту, потому что вокруг «Чукотки» плясали и плясали на зыби седые, обледенелые малыши-кораблики.
Мимоходом по дороге в матросскую столовую помполит пожал нам руки.
— Ну, Иван, хочу видеть тебя в этом году штурманом!
— Спасибо, Александр Иваныч! — сказал я.