Однажды он уличил ее во лжи: Светлана исчезла на два дня из поля зрения, а после — в маленьком поселке земля слухами полнится — оказалось, что ездила она к какому-то своему бывшему парню в другой поселок, хотя сказала ему, что была у заболевшей тетки.
После этого случая он стал присматриваться к ней поближе и увидел ее нос-клювик, непомерно глубоко сидящие глаза, жидкие, на десять рядов охимиченные, мертвые волосы, ее незаметную поначалу, мелкую неряшливость — недомытую посуду, небрежно наложенную на губы помаду, привычку закидывать вещи в смятом состоянии… Потом отношения сошли на нет. Светлана приходила несколько раз объясняться, к кому-то ревновала, сказала, что мать его ждет, он ей понравился, а он молчал.
Следы этой любви он замел вечеринками, где всегда были новые девушки, совсем глупые или, наоборот, матерые, у которых была одна цель — затащить в постель и выйти замуж. В постель к ним он шел, некоторое время встречался, вместе гуляли, пили, но все было одно и то же, все на одно лицо, один и тот же сценарий: застолье, веселье, постель, после воспоминания — кто с кем и зачем. Все изначально было известно, кто и что скажет, кто как себя поведет, что было ясно как день: в этой веселой среде, даже если кого и встретишь, то и дальше жизнь продолжится в том же духе, только обведенная обязательной формальностью загса.
Не то, чтобы он стоял на голову выше всех их. Нет, это был его круг, его знакомые, друзья по работе, по общежитию. И он насквозь был пропитан этим духом безалаберного веселья и попоек. Он был один из них. Но, видимо, судьба не стреноживала его избранницей отсюда, готовя ему другое. Так и случилось.
В тот день он шел, поставив машину, к себе в общагу и нагнал на улице эту девушку с летящими волосами. Поначалу он ее не узнал. На этот раз волосы были собраны сзади в тяжелый пучок, на девушке был серый строгий костюм, хорошо обрисовывающий ее узкий стан, а ножки в туфлях на каблуке оказались худющими и неровными. Девушка шла рядом с толстой русской бабкой и несла огромный тяжелый пакет. Ей было очень тяжело. Пакет был, видимо, бабки. Та еле, с тросточкой несла себя. Они о чем-то разговаривали.
У девушки вздулись вены на высокой шейке, казалось, еще немного, и она сама переломится пополам. Инстинктивно он метнулся к ней, вырвал из рук непосильную ношу. Она ойкнула от неожиданности и коротко окинула его взглядом. Он также скользнул по ней опытным глазом и увидел сразу все. И пот на аккуратно выточенном носу, и лучики редких бровей, и пухлый полуоткрытый рот с крупноватыми зубами, и враз опавшие от выхваченного пакета вены, и, главное, длинный разрез миндалевидных глаз с азиатской припухлостью, из-под которых глянули на него черные очи — резко и смело, будто выстрелили.
Он не ожидал такого взгляда. Ни улыбки на лице, ни привычного заигрывания. На секунду оторопел, удивился, подумалось, что вот, училка, англичанка, что-то из себя изображает, но ничего подобного не было написано на лице девушки. Лишь удивление легкой рябью скользнуло по ее узкому лицу, а затем глаза расширились и улыбнулись.
— Вот, сыночек, молодец, помог, а то тяжело нам обеим, — сказал старуха, — вот спасибо, а мы вот ужо скоро…
Он молча нес пакет. Девушка с бабкой шли впереди. И говорить было не о чем. Он растерялся. Привычные «Как вас зовут?» и тому подобное не подходили к этому случаю.
Вскоре бабка вырвалась вперед и засеменила быстрее к крашенной в зеленый цвет калитке. Он понял, что уже подошли. Старуха села на скамейку возле ворот, отдышалась, достала откуда-то из недр своей одежды платок, вытерла пот и сказала: «Вот, щас… Щас, подождите… Чаем вас угощу, моих помощников…»
— Да не утруждайте себя, Анисья Прокопьевна, — сказала было девушка. Но бабка властно сказала: «Пошли».
На крошечной веранде дома, с завешанным белым тюлем окнами, она включила электрический чайник, достала из шкафчика чашки. Потом обернулась к пакету, вынула оттуда кулечек конфет и печенье.
— Я, наверно, пойду… — замялся он.
— Раз зашел — все. Ты — гость… Садись, — вновь взяла ситуацию в свои руки хозяйка. И они с девушкой молча сели возле стола.
— Вот так я и живу, — начала старуха, — как пенсию получу — сразу на рынок… А че делать? Жить надо, Кольку мово, сиротинушку, поднять, Лидия Петровна, вот, его учительница, классрук… Хорошая девушка… Заботливая. А тебя как звать-то?
— Сергей, — ответил он.
— Здешний али приезжий? — продолжала Анисья Прокопьевна.
— Приезжий, — отвечал он.
— А-а, ну-ну, понятно, — констатировала бабушка и продолжала, — а мы местные, с верховьев Лены я. Сюда тоже на заработки прибыла, голодовали мы, давно-о, уж и не вспомню год, да замуж вышла. Тут и жизнь прошла. Старик помер, Лена сыночка единственного забрала… лодка перевернулась. Невестка с внуком Колькой приходят… Вон она его учит… А… это я уже сказала… Ну, пейте, пейте чай… О себе расскажите…