Макс прижал ее к себе еще крепче, продолжая гладить по голове.
– Он бил тебя?
– Н-нет. Не сразу. Он даже не повышал голоса, но его холодное бешенство нагоняло на меня ужас. Я была уверена, что он меня ненавидит. Это когда он стал выговаривать мне за то, что я никак не могу забеременеть. Говорил, ему нужен сын, чтобы унаследовать баронство. А обо мне и речи не было. Ему нужен был его сын, его наследник.
Он приходил ко мне каждую ночь, когда бывал дома, даже когда я… Говорил, это мой долг. Два раза я теряла сознание, потому что… когда он… Прошло три года, как мы поженились, и он привел врача, обследовать меня. – Эйнджел передернуло. – И еще повитуху. Я… я просто не могу рассказать, как это все было. Они сказали, что я, наверное, бесплодна, хотя, может, и забеременею, если долго стараться. Врач назначил мне режим. – Эйнджел тяжело вздохнула. – Никакой верховой езды, никакого напряжения, ни вина, ни жирной еды и никакого общения ни с кем, чтобы не волноваться. Последний пункт добавил сам Джон Фредерик, – сказала она с горечью.
– А твой папа?
– Папа не мог вмешиваться в отношения между мужем и женой. Он расстраивался, видя, что происходит что-то не то, но ничего не мог поделать.
Макс прижался губами к ее лбу.
– Эйнджел, ты не обязана все это мне рассказывать, это слишком тяжело для тебя, я же вижу.
– Нет-нет, я никому об этом не рассказывала, но должна обязательно кому-то рассказать, это гложет меня.
Он кивнул – Эйнджел это почувствовала.
– Хорошо, давай изгоним твоих демонов, – прошептал он, крепко ее обнимая.
– Джон Фредерик нанял повитуху, чтобы та следила за мной. Это была та самая, что приходила с врачом, ужасная женщина. У нее были огромные руки, всегда грязные. Даже по утрам от нее несло виски. Она заставляла меня есть такое, чего ни один нормальный человек есть не станет. И каждый раз, когда… становилось ясно, что я не беременна, она набрасывалась на меня с руганью и говорила мужу, чтобы еще сильнее ужесточил мой режим. А потом произошло… Повитуха сказала, что я наконец понесла. Два месяца она подождала, чтобы быть уверенной, а потом сказала Джону Фредерику. Меня уложили в постель, как какого-то инвалида, и разрешили вставать и ходить по комнате не больше получаса в сутки. Я была словно в заключении. Но я согласилась бы и не на такое, только чтобы родить ребенка.
Она сглотнула.
– Но я потеряла ребенка, и это… я была просто в отчаянии. А повитуха обвинила во всем меня, сказала, что мне никогда не выносить ребенка, я все равно что бесплодна. Когда Джон Фредерик узнал об этом, он как будто помешался. Прибежал ко мне в комнату, всех выгнал, даже повитуху, и стал стегать меня… кнутом.
– О господи, Эйнджел…
Она приложила палец к его губам.
– Это было единственный раз. Сейчас-то я понимаю, на самом деле он был не таким уж и чудовищем.
– Всех-то ты готова простить.
– Да нет, Макс, он не хотел бить меня, да и бил недолго. Потом как будто опомнился, увидел, что он делает, бросил кнут и выбежал. А на следующий день его принесли на носилках. Он под ливнем скакал верхом, и жеребец сбросил его. Раненный, он пролежал несколько часов, пока его не нашли, заболел воспалением легких и умер.
– И поделом!
– Папа помог мне снова более или менее наладить свою жизнь и посоветовал не торопиться снова выходить замуж, сказал, что последнее слово будет за мной. – Эйнджел тяжело вздохнула. – А потом он умер.
Макс прижал ее руку к своей щеке, и ему показалось, что у нее мокрые пальцы. Он поднес их к губам – они были соленые.
– Милая моя, – пробормотал он, не зная, что еще сказать, чтобы утешить ее. Такие страдания и такое мужество… И теперь, когда больше нет мужа, обижавшего ее из ночи в ночь, она отдалась, возможно, один-единственный раз, какому-то неизвестному любовнику – и забеременела. Какая ирония судьбы.
Он не даст ей погибнуть. Найдет этого любовника и силой приведет его к алтарю, даже под дулом пистолетом, если понадобится. Ну а если любовник не найдется, есть Пьер. Надо только ее как-то уговорить…
Но что, если Пьер окажется не лучше этого паршивца Джона Фредерика? Ее нельзя подвергать еще одному такому испытанию.
– Макс, – Эйнджел погладила его по щеке, – спасибо тебе, что понимаешь меня. Я боялась кому-то рассказывать, но… – ее голос понизился до шепота, – я рада, что рассказала тебе.
Она легонько поцеловала его в подбородок. Он почувствовал, как она прижимается к нему грудями, и застонал. Жалость переполняла его душу, но тело снова вспыхнуло от притихшего было желания. Он лежал в постели с прекрасной, страстной женщиной, и она, пустив в ход свой только что приобретенный опыт, старалась возбудить его снова.
Ее пальцы пробежали по его ребрам и закопошились на животе. Он порывисто втянул воздух и выпустил его с протяжным стоном.
– Эйнджел, ты хоть понимаешь, что ты со мной делаешь?
Она спрятала лицо на его груди, и в следующий миг он почувствовал кожей прикосновение ее языка, а ее рука скользнула вниз живота.
– Эйнджел…
– Мне всегда говорили, что я способная ученица, – шепнула она лукаво, обхватывая пальцами его мгновенно напрягшуюся плоть. – Может, пора начать следующий урок?
Было уже почти светло, когда Эйнджел снова проснулась. Он лежал за ее спиной, и она чувствовала его уютное тепло и ровное дыхание. Вся она, и телом, и душой, была преисполнена покоем, благодарностью, счастьем. Она и не представляла себе прежде, что мужчина может быть таким нежным с женщиной, что такое вообще возможно. Да ради него она готова…
Рука Макса двинулась к ее груди и по-хозяйски сжала ее, хотя дыхание осталось все таким же спокойным. Он спал. Можно было посмотреть наконец на его лицо, чтобы запечатлеть в памяти навсегда. Когда-нибудь она расскажет своему ребенку, каков был его отец.
Эйнджел медленно протянула руку и отодвинула занавеску, впуская свет, потом осторожно высвободилась из его объятий и повернулась.
– Нет! Только не это!
Макс проснулся в то же мгновение, когда она вскочила с кровати, хватая простыню, чтобы скрыть свою наготу.
– Нет! – кричала Эйнджел. – Нет, нет!
Глава шестнадцатая
Эйнджел закуталась поплотнее в простыню, пытаясь сохранить хотя бы остатки достоинства. Пусть он не думает, что одержал над ней верх.
А он – ни стыда ни совести – спокойно поднялся с постели и встал напротив, даже и не пытаясь прикрыться.
– Нет? – наглым тоном произнес он и наклонился за халатом. – Что-то ночью я этого не слышал.
– Прикройтесь, сэр, – фыркнула Эйнджел. – Не стыдно?
Он холодно улыбнулся в ответ, но все же надел халат.
– В том, что было между нами этой ночью, миледи Эйнджел, ничего постыдного нет. Ничего.
– Так уж и ничего?! – Эйнджел просто трясло от возмущения и стыда. Она поделилась с ним своей самой сокровенной тайной, отдалась ему, а он все это время лишь использовал ее. – То, что вы сделали, не просто постыдно. Это подло. И я – господи, помоги мне – ношу ребенка от этого человека?!
Он угрожающе шагнул вперед.
– Ваш ребенок не от меня, миледи. Вспомните других своих любовников и не вздумайте вешать на меня своего ублюдка.
Этот негодяй оскорбляет и ее, и ее дитя! Но она не отступит перед кузеном Фредериком, своим врагом. Эйнджел гордо выпрямилась и подняла подбородок. С баронессой Роузвейл не так-то легко справиться.
– Мой ублюдок, как вы изволили выразиться, кузен, был зачат на скамье в оранжерее, когда я лежала без сознания. И это сделали вы! Или, может, осмелитесь отрицать?