Через некоторое время он приносит с кухни финики и бутылку безумно дорогого вина. Джон точно знает, что не покупал вино, значит, Шерлок подумал и об этом, когда готовился к Рождеству в «узком семейном кругу». Возможно, врачи не одобрили бы употребление спиртного сразу после ранения, но Джон сам врач, и вполне может определить свою норму. Они пьют вино, Шерлок рассказывает о каком-то давнем деле, которое до сих пор не дает ему покоя, а Джон просто наслаждается домом и любимым голосом. Они проводят удивительно хороший день на Бейкер-стрит: пьют вино, едят наскоро приготовленную Шерлоком пищу (очень даже неплохую), валяются в обнимку на диване, смотрят какие-то глупые рождественские фильмы по телевизору и дремлют, убаюканные присутствием друг друга. Исключительно нетипичный день для обоих – Шерлок не бежит на расследования, Джон не опаздывает на работу, и оба наконец-то в открытую демонстрируют то, что чувствуют, не прикрываясь полуправдами и дружеским участием. Когда вечером они отправляются спать в одну постель, это становится логичным завершением дня. Джон еще плохо себя чувствует, чтобы заниматься активной сексуальной жизнью, но целоваться и осторожно обниматься им никто не запрещает. Шерлок, собственник, как все альфы, просто подгребает Джона к себе и засыпает, уткнувшись носом в его макушку, зажав в руке жетоны Джона, и Джон чувствует себя счастливым. Ему больше не о чем просить Бога, Санта Клауса, судьбу, главное чудо в его жизни случилось. Теперь он просто боится сглазить, все испортить, потерять то, что едва обрел. В голове крутятся слова Лестрейда о том, что у каждого альфы где-то есть свой омега, и едва они встретятся, любовь к кому-то другому испарится, оставив лишь половое влечение. Джон не верит этому и боится этого, противореча сам себе. Как можно бояться того, во что не веришь? Но любовь – такое иррациональное чувство, что все страхи, связанные с ней, носят также иррациональный характер. Джон просто боится потерять Шерлока. Он знает, что вряд ли сможет прийти в себя и восстановиться. Рано или поздно, если это случится, выходом ему будет лишь браунинг у виска. Рано или поздно. Джон не хочет об этом думать, но продолжает ковыряться в деструктивных мыслях, с неким мазохистским болезненным интересом. Джон боится. Он рассматривает безмятежно спящего в сумраке Шерлока и легонько целует его длинные музыкальные пальцы. Теперь он не сможет жить без этого. Засыпая под утро, последним угасающим всплеском сознания он просит Шерлока не подвести их. Шерлок не слышит его, прижимаясь щекой к ключице Джона.
Спустя неделю после ранения Джона они наконец-то выбираются из дома в свет - прогулки в парке не считаются. Еще с самого утра они едва не ссорятся из-за того, что Шерлок застает Джона за самолечением. На самом деле Джон всего лишь решает самостоятельно поменять повязку на боку, пока Шерлок плещется в душе, и закономерно нарывается на скандал. Похоже, Шерлок получает какое-то странное удовольствие, обрабатывая рану Джона и меняя стерильную повязку несколько раз в день, а потому не может простить Джону этого проявления самостоятельности, и в результате разражается самая настоящая альфа-гроза с громом и молниями: Шерлок высказывает Джону свое искреннее возмущение, не стесняясь в выражениях, не устает говорить о том, что Джон не воспринимает его всерьез, не доверяет ему, не позволяет проявить себя действительно заботливым партнером, просто не верит в Шерлока. И Джон обижается, потому что сделал то, что сделал лишь по одной причине - в его представлении возиться с бинтами и йодом – дело Джона, а не Шерлока, которому больше подойдет скрипка в руках или пробирка. Возможно, Джон не прав, самому-то ему доставляет тайное удовольствие обрабатывать порезы и ссадины Шерлока. Он ловил от этого кайф в те незапамятные времена, когда они еще не были парой, так что понять Шерлока можно, но извиниться и помириться прямо сейчас мешает проклятое упрямство и гордость. Наверное, это их первая ссора с момента объяснения, и Джон переживает, украдкой вздыхая и поглядывая на мрачного Шерлока, засевшего на кухне с очередным экспериментом. Все утро они так и не разговаривают, так что когда звонит миссис Холмс, чтобы напомнить о ресторане, настроение ухудшается совсем уж катастрофически. Джон еще утешает себя тем, что помнит – есть чему радоваться - не нужно надевать костюм, пойдет подаренный Шерлоком джемпер, потому что леди Кэтрин выбрала довольно демократичный ресторан для предсвадебного обеда, что Майкрофт не будет присутствовать из-за каких-то важных политических дел. Но в последний момент все меняется: демократичный ресторан на безумно дорогой, джемпер на костюм, и отсутствие Майкрофта на его присутствие (он все же решает появиться на их маленьком междусобойчике). И от этого все становится просто невыносимым. Они одеваются в молчании и зло пыхтят, поглядывая друг на друга каждый из своего угла спальни, но все же Шерлок сам подходит к Джону, чтобы завязать ему галстук и помочь с запонками, а Джон, проходя мимо, на мгновение утыкается носом в шею в извиняющемся жесте. Ко всему прочему такси опаздывает, и когда они наконец выбираются из дома, Майкрофт успевает позвонить Шерлоку трижды, отчего настроение не улучшается. Джон бурчит всю дорогу, изображает на лице крайнюю степень страдания, и то и дело одергивает манжеты. Шерлок молчит, с каменным лицом разглядывая проносящийся за окном лондонский пейзаж. Но когда такси подъезжает к одному из лучших лондонских ресторанов, Шерлок берет Джона за руку, вглядываясь в его лицо с беспокойством и как бы спрашивая: «Ты в порядке?», а Джон сжимает его руку и кивает, как бы отвечая: «Прорвемся». Выходят они из такси единым фронтом, уже в полной гармонии друг с другом, вместе против всего остального мира.
Миссис Холмс как всегда безукоризненна в выборе одежды, аксессуаров, макияжа и прически. Джон лишь удивленно моргает, поражаясь ее не человеческой идеальности. Майкрофт с кислым выражением лица потягивает из бокала воду, наблюдая за тем, как Джон и Шерлок занимают свои места напротив них с матушкой. С этого момента начинается противостояние двух пар: Холмс-Холмс против Холмс-Ватсон. Все что Джон или Шерлок говорят, подвергается жесточайшему анализу, ни одно их движение или взгляд не ускользают от пристального внимания родственников Шерлока. Джону приходится контролировать каждое слово, что, естественно, не позволяет расслабиться. Кроме того рана в боку начинает беспокоить, и Джон сожалеет, что не выпил перед выходом из дома обезболивающего. Шерлок мрачен и молчалив, ковыряясь в тарелке, почти не смотрит на родственников, бросая обеспокоенные взгляды на Джона. Говорит в основном миссис Холмс. Майкрофт наблюдает. Удивительно, но эту женщину невозможно заткнуть – к такому выводу приходит Джон спустя минут сорок совместного обеда. Она говорит красиво и плавно, будто ручей журчит, но ее слова – какое-то хитрое переплетение вычурно построенных фраз с далеко запрятанным в них смыслом, докопаться до которого Джону не позволяет отсутствие привычки. Поэтому разговор по большей части поддерживает Майкрофт и изредка Шерлок, привыкшие к особенностям изложения своей матушки. В какой-то момент боль в боку становится совсем невыносимой (Джон допускает психосоматический характер, потому что в целом рана довольно быстро затягивается). Джон чувствует, как лоб покрывается испариной, а леди Кэтрин все говорит и говорит о том, что выбор желтого цвета для свадьбы совершенно неудачный, проводя какие-то непонятные аналогии и делая совсем уж фантастические выводы из простого факта: Джону нравятся желтые тюльпаны.
- Извини, нам с Джоном нужно отойти ненадолго, - неожиданно прерывает ее Шерлок, и, даже не взглянув, поднимается, помогая подняться и Джону.
На этот раз дружеская поддержка совсем не лишняя – бок нещадно ноет. Быстрым шагом Шерлок ведет Джона куда-то, чуть приобнимая за плечи, а когда они заходят в комнату отдыха (вот куда он его вел), достает из кармана капсулу обезболивающего и протягивает Джону.