— За исключительность? — спросил старика папа.
— Нет. За чувство ответственности. Быть исключением из общего правила — это очень, очень ответственно. И белые вороны это понимают.
— А здесь, в зоопарке, есть белая ворона? — спросила я.
Старик рассмеялся и погладил меня по голове. Рука у него была сухая и горячая.
— В жизни таких птиц, кажется, не бывает. Но в искусстве без них не бывает жизни.
Некоторое время он шел с нами вдоль клеток молча. Потом кивнул нам:
— До свидания.
Мы смотрели, как он уходит от нас по дорожке, крепко прижимая локтем свой большой альбом.
— Папа, — спросила я, — этот старик сумасшедший?
Отец строго взглянул на меня:
— Я думаю, он — художник.
Выход восьмой
«Сын у меня, — думал Синицын, — сын Ванька. И я уже не тот Сергей Синицын, каким был раньше. Синицын плюс еще что-то. Только что это такое, я понять не могу. Только это не Ванька, Ванька сам по себе, я сам по себе. А вот то, что мы вместе, и есть это „что-то“. Но что это такое?»
Репетиции гастрольной программы шли в цирке полным ходом. Утром Синицын завозил Ваньку к Алисе, а вечером забирал домой. Алиса старательно репетировала дома, втайне подготавливая свой дебют в новой для нее роли.
Теперь у нее были два пуделя, мраморный дог и маленький японский хин. У Романа в карманах стали обнаруживаться кусочки сахара и бефстроганов в размокших обертках. И вдруг Алиса открыла в малыше дар дрессировщика. Всячески поощряемый Алисой, Ванька стал уже совершенно сознательно помогать ей, и Алиса призналась клоунам, что плохо представляет себе будущий номер без Ванькиного ассистентства.
Ванька сиял от гордости, от него неистребимо попахивало псиной.
Клоуны уставали до полного изнеможения. Они пересмотрели свои старые репризы, усложнили трюки и теперь бесконечно повторяли одно и то же, ища нужный ритм и темп.
Синицын успевал накормить Ваньку ужином, уложить в подаренную Димдимычем кроватку, навредить какую-нибудь диковатую колыбельную историю, без которой Ванька не желал засыпать, и, едва коснувшись ухом подушки, забыться тяжелым сном.
И этот вечер был похож на все предыдущие, только Ванька уснул, так и не дослушав истории, где в финале, по замыслу Синицына, людоед по имени Фома должен был положить свои острые зубы на полку и радостно поступить продавцом в кондитерский магазин.
Синицыну приснилось, что он приехал за Ванькой. Но в квартире, кроме собак, никого нет. Он ходит по комнатам и всюду — под кроватями, за дверьми, в шкафах — ищет Ваньку, а за Синицыным ходит маленький хин и, похрапывая, лает.
«Я ведь прекрасно говорю по-собачьи, — сообразил во сне Синицын. — Сейчас спрошу хина, где Ванька… Как это надо протявкать-то?»
Синицын напрягся, припоминая собачий язык… и проснулся.
В комнате было темно. Призрачный свет от уличных фонарей расплылся бледным пятном по низкому потолку. Послышалось, как возле дома проехала машина, судя по звуку мотора — грузовик.
Вдруг кто-то в комнате, прямо под ухом Синицына, захрапел и хрипло несколько раз пролаял.
«Сплю я или с ума сошел?» — с каким-то вялым интересом подумал Синицын.
И, словно кто-то щелчком выключателя вернул ясность. Синицын отбросил одеяло, рывком соскочил на пол, нагнулся над Ванькиной кроваткой. Ванька сполз с подушки, лежал навзничь. Из открытого, с пухлой верхней губой рта вырывался тугой протяжный храп.
Синицын приподнял малышу голову, подсунул под нее подушку. Ванька открыл бессмысленные сонные глаза и закашлялся, будто залаял, — сухо, отрывисто, жутко.
— Ванька, Ванька! — позвал Синицын.
— Папа, — неожиданно страшным хриплым басом произнес Ванька и опять залаял прямо в лицо Синицыну. Схватив Ваньку и укутав его одеялом, Синицын, как был босой, в одних трусах, бормоча: «Ванечка, ну что ты, что ты…», выбежал на лестничную площадку и прилепился пальцем к белой кнопке соседского звонка.
— Кто там? — спросил из-за двери испуганный женский голос.
— Это я, ваш сосед, Синицын. У меня очень плохо с ребенком. Откройте, пожалуйста. — Синицын никак не мог вспомнить, как зовут соседку. Они иногда встречались в подъезде, познакомились, здоровались, но на этом общение кончалось.
За дверью зашуршало. Дверь приоткрылась. Соседка, пожилая растрепанная женщина, с испугом оглядела Синицына через дверную цепочку.
— Что случилось?
Ванька опять закашлялся.
Дверь захлопнулась, цепочка с грохотом слетела, и соседка, распахнув дверь, вышла к Синицыну.
— Мальчик у вас? Какой славный…
Ванька почему-то испугался, махнул на нее рукой, собрался зареветь и весь затрясся в кашле.
— Неотложку надо, — сказала соседка. — Я сейчас, только возьму монетку.
Она скрылась в глубине темной квартиры и скоро появилась в наброшенной на халат шубе. Телефон-автомат был в подъезде рядом.
— Ничего. — Соседка запирала дверь на ключ. — Вы не пугайтесь. Идите к себе.
И она затрусила к лифту, шлепая стоптанными задниками туфель. До Синицына донеслись ее вздохи: «Господи, господи…»
Синицын, оставив свою дверь открытой, прохаживался с Ванькой на руках из комнаты в кухню, из кухни в комнату. Если бы не кошачьи глаза ходиков, он бы уверился, что время остановилось. Наконец лифт загудел, и вошла соседка, а за ней румяный врач — белый халат, шапочка, на шее стетоскоп, в руке черный чемоданчик.
— Я их внизу подождала, — пояснила соседка. — Молодцы — как скоро приехали.
Только взглянув на Ваньку и услышав его лающий кашель, врач определил.
— Ложный круп.
Потребовал кипятку, много кипятку и соды. Сода у соседки нашлась. Она принесла свой чайник и вскипятила на кухне два чайника и две полные большие кастрюли.
— Откройте горячий кран в ванной, — распоряжался врач.
Синицын до отказа вывернул вентиль.
— Ничего, сойдет, — констатировал врач, сунув палец под струю.
Заткнули в ванне пробку, всыпали соду и вылили две кастрюли кипятку. Зеркало над умывальником сразу запотело.
— Давайте больного.
Заперлись в тесной ванной комнате — Синицын с Ванькой на руках, врач и соседка с двумя чайниками. Синицын, по требованию врача, держал Ваньку над самой водой. Соседка лила в ванну кипяток из чайников, а врач, набросив на себя и на Ваньку мохнатую простыню, заставлял его дышать содовым паром.
— А в солнечной Бразилии, Бразилии моей, такое изобилие невиданных зверей, — приятным тенорком напевал под простыней врач.
Больному врач очень понравился. Ванька с готовностью проглотил таблетки и продемонстрировал, как умеет показывать горло без помощи чайной ложки.
— Браво! Артист! — оценил Ванькины способности врач и обратился к соседке: — Запомните, бабушка…
Соседка смутилась.
— Я ихняя соседка, — сказала она, указывая на Синицына.
— Тогда проинформируем отца, — бодро исправил свою оплошность врач.
Синицын все внимательно выслушал: ОРЗ — значит острое респираторное заболевание. Ложный круп — это отек в горле. Форма легкая. Но может усложниться. Если опять повторятся хрипы — содовый пар и немедленно вызвать неотложку. Тогда Ваньку заберут в больницу. Вот рецепты на лекарства. Синицыну, очевидно, нужен бюллетень? Или мать будет сидеть с мальчиком?
— Моя мама скоро приедет, — обнадежил Ванька врача.