Последние часы, перед тем, как отвезти меня домой, мы проводим в постели. Отношения у нас развиваются стремительно, и мне кажется, что я уже готова перейти к финальной точке. Сексу с проникновением. Но на удивление, теперь психует и нервничает Глеб. Он так счастлив, что мои приступы прекратились, что не хочет ничего портить. Он все время просит меня потерпеть и постоянно говорит, что нужно еще немного подождать. Правда, чего ждать, я не знаю, да и он не говорит.
— Давай я с ней поговорю. Представлюсь и скажу, что решил тебя забрать себе, — в который раз шутит он и опускается к моей груди дорожкой из поцелуев.
Мысли путаются, и я прикрываю глаза от удовольствия. Мы голые. Практически все время. Юсупов так увлекся, знакомя меня со своим членом и придумывая все новые способы, что я могу определить его в темноте на ощупь. На днях об этом предположении заявила Глебу и сразу же получила по заднице ладошкой.
Уже заметила, что он очень ревнив. Любая шутка в этой плоскости вызывает у него гнев. Глеб не просто обижается. Он готов крушить все и всех вокруг. Зная его странную реакцию на это, шутки в подобной плоскости я сразу же прекратила. Я люблю его и не хочу огорчать. Предать его сродни предательству самой себя. Поэтому мы закрыли эту тему раз и навсегда.
— Юсупов, это очень серьезное заявление. Уверен, что это не последствия твоего последнего оргазма? — пытаюсь острить, но тут же громко выдыхаю, когда Глеб опускает голову между моих ног.
Дальше слова бессмысленны. Мы зависает еще на час в постели, после которого приходится в темпе собираться и ехать домой.
— До завтра, моя Ясная девочка, — шепчет мне в губы Глеб и сладко целует.
— До завтра, мой сэнсэй, — целую его в ответ, а потом быстро выскакиваю из машины.
До дома иду, улыбаясь от уха до уха. Чувствую себя такой счастливой, что хочется озарить собою весь мир. В коридоре скидываю куртку и обувь. В доме тишина и лишь из гостиной проникает свет.
— Мам, я дома, — кричу в пустоту и начинаю продвигаться на этот самый свет.
В гостиной, развалившись на кресле, сидит лишь Бруно и напряженно смотрит на меня. Мамы рядом нет, и это вызывает у меня легкое беспокойство.
— Бруно, а где мама? — спрашиваю, с осторожностью глядя на него.
— Проходи, Ясинья, — вместо ответа говорит отчим и как-то пристально осматривает меня с головы до ног. — Маргарита устала после поездки и сейчас отдыхает.
Меня раздражает, как он все время полностью произносит наши имена. Никогда ласково или сокращенно. Всегда четкое: Ясинья и Маргарита.
— Тогда я тоже, наверное, пойду, — уже поворачиваюсь, чтобы выйти, когда Бруно вдруг рявкает:
— Я сказал, садись!
Вздрагиваю и недоуменно смотрю на него. Какая муха укусила этого человека? Он никогда голос на меня не повышал.
Чтобы избежать явно назревающий конфликт, присаживаюсь на диван и вопросительно смотрю на отчима. Его взгляд холодный и колкий. Этот человек растил меня с шестилетнего возраста, но всегда смотрел как на пустое место. Сейчас же в его взгляде я вижу явную злость и… разочарование.
— Так получилось, — начинает он, — что наши новые соседи — мои хорошие друзья. Представь мое удивление, когда сегодня по приезду домой они встретили меня и сказали, что ты всю эту неделю не ночевала дома. Более того, ты приезжала с каким-то парнем на машине и вела себя неподобающе, — жестко высекает он последнюю фразу.
У меня перехватывает дыхание от этого обвинения. Всю свою жизнь я была домашним ребенком. Не ходила на тусовки, не пила спиртное и не встречалась с парнями. Ни где не хулиганила, ни напивалась до зеленых соплей и даже не получила ни одного замечания в школе. Ни разу себя ничем не дискредитировала. Мне девятнадцать лет и впервые я позволила себе отношения. И что получаю взамен?
— И чем же мое поведение показалось им неподобающим? — дрожащим голосом спрашиваю человека, который все эти годы даже не старался быть мне хорошим отцом. И теперь вдруг решает проявить участие в моей жизни.
— В том, что ты целовалась с этим парнем на глазах у всего квартала! — снова вопит он.
— Ух ты! — выдыхаю, а потом вдруг смеяться начинаю. — Вот это преступление.
— Это поведение продажной шлюхи! — закипает он все больше и переходит на оскорбления.
Раньше он такого в мою сторону не позволял. Колоть мать нелестными эпитетами — это, пожалуйста. Но я всю свою жизнь была для него невидимкой. Что же сейчас изменилось?
Вскакиваю с дивана и молча выхожу из комнаты.
— Я с тобой еще не закончил, дрянь! — бушует Бруно и бежит за мной.
Не обращаю на него никакого внимания. Сую ноги в ботинки и хватаю куртку.
— Куда ты уходишь? К нему?
Бруно хватает меня за руку и замахивается. Головы в сторону не отвожу, да и не защищаюсь. Он замирает на мгновение, а потом сжимает руку в кулак и выставляет указательный палец, тряся им перед моим носом:
— Так и знай: уйдешь — можешь не возвращаться.
Слезы обиды застилают глаза, но я упрямо их смахиваю. Этот человек перешел все границы, когда опустился до оскорблений.
Очень надеюсь, что он не отыграется на маме за мой побег. Решаю ей позвонить позже. Хватаю рюкзак и выбегаю в темноту.
Глава 25
Тут понимаю, что если не скажу ей правду,
себя уважать перестану.
©Глеб Юсупов
Отвожу Ясинью домой и еду в клуб. К себе возвращаться не хочу. Удивительно, но за такое короткое время Яся поселилась не только в душе, но и во всех остальных уголках моей жизни. Как представил, что вернусь в пустую квартиру, так на душу сразу стало тоскливо.
Набрал Кира. Он сказал, что все зависают в «Демоницах» и я поехал туда. Вся компания в сборе. Вокруг Водянова уже привычно вьются две девчонки, сражаясь за его внимание. Левин, развалившись на диване, лениво рассматривает девушек, призывно извивающихся на шестах на сцене. Царев курит кальян и развлекает девиц тем, что выдувает кольца.
— Опа, Глебыч! — радостно вопит Кир и подрывается на ноги, чтобы поздороваться.
Девчонки встают вместе с ним, и одна сразу же меняет приоритеты. Она призывно прижимается к моему плечу еле прикрытой какой-то полоской ткани силиконовой грудью. Я, конечно, не святой, но после Яси не то что касаться, смотреть на других девчонок брезгую. А уж трогать подавно не хочу. Меня даже дрожью неприятия прошивает, когда она своим резиновым выменем мне в локоть тычет. Взгляд на нее тяжелый вскидываю, отчего девчонка сразу тушуется, но до конца ситуацию не просекает.
— Воу-воу-воу! — ржет Водянов и сам девчонку от меня в сторону отодвигает. — Прости, милая, но у этого парня на яйцах пояс верности висит.
— А может, мы его снимем? — мурлычет вторая, явно не оценив ситуацию, и тоже делает попытку подойти ко мне.
— Не может! — высекаю чересчур весомо и плюхаюсь на диван между Царевичем и Левшой, тем самым не оставляя места для маневра ни одной жаждущей моего внимания девице.
— М-да, Князь, кажется, эта малышка плотно взяла тебя в оборот, — продолжает стебаться Кир, а я предупреждающе смотрю на него.
Мой бро сразу просекает, что тема не для шуток, и кивает головой, давая понять, что уяснил.
— Глеб, ты слышал, что там наш маньячина еще придумал? — возмущенно высекает Царевич.
Поворачиваю голову в его сторону и просто смотрю. Понятно, что вопрос риторический и особо моего ответа не требует. Лишь внимания.
— Он заявил, что в июне мы всей дружной толпой едем в горы сплавляться на байдарках или… каноэ. Хрен знает. Короче, на какой-то херне, — он это с такой неприязнью говорит, словно ему навоз в деревне предлагают из-под коров выгребать.
— Ну, он же каждый год вроде что-то придумывает, — пожимаю плечами.
— Да, Князь, пойми, это же полная антисанитария. Мошки, отсутствие горячей воды и срать под кустом придется! — чуть ли не слюной брызжет Царевич.