— Мама?
— Яся, Боже мой, где ты? — плачет в трубку мама и у меня сжимается сердце.
— Я у Глеба, мам, — честно ей отвечаю, потому что врать, как и ругаться, так и не научилась.
— У какого еще Глеба? Яся! Скажи, куда мне приехать, и я заберу тебя! — кричит в трубку родительница.
— Я не поеду домой, мам.
— Почему? — она так удивлена, что даже плакать перестает. — Это из-за Бруно? Он что-то сказал тебе?
Ее голос срывается, и в нем тут же появляются стальные нотки. Мама родила меня, когда ей только исполнилось семнадцать лет. Отец, сын эмигрантов, доучивался на последнем курсе университете и, встретив ее, влюбился. В Дрезден он привез ее уже беременной мной. Его родители не очень были рады такой партии для сына. Еще бы. Мама — сирота, выросшая в детском доме. Еще зеленая совсем, а уже на сносях. Но папа Альберт Крикет, а по-русски Сверчков, был непреклонен. И его родители вроде даже смирились. Поселили молодых в маленькую квартирку и помогали, пока те не встали на ноги.
Папа погиб, когда мне было пять лет. Не помню, что случилось, да и мама не любит об этом рассказывать. Только его не стало. Так же, как и его родителей. Мама в двадцать два осталась с маленьким больным ребенком на руках без средств к существованию. Работала ночами посудомойкой. Мыла полы и делала любую работу, за которую платили хоть какие-то деньги.
Потом подвернулось место младшим помощником, а точнее девочкой на побегушках в одной компании. Там мама встретила Бруно. Маргарита Крикет, красивая молодая женщина, почти еще девчонка. Когда Бруно увидел ее, сразу влюбился. Он тогда только пережил расставание. Его жена узнала, что он не может иметь детей, и подала на развод. Тогда Бруно начал подкатывать к маме. Он так красиво ухаживал. Цветы, подарки, знаки внимания различные ей, а главное мне, что она сдалась. Свадьбу сыграли быстро, а потом Бруно показал свой характер. Нет, он не был ко мне жесток, но полюбить не смог. А мама, хоть и не простила ему этого в душе, на деле своей обиды не показывала. Потому что я сильно болела, и мои приступы постоянно повторялись. Ей просто нужна была помощь в чужой стране.
Она полностью под него перестроила свою жизнь. Стала более респектабельной, утонченной. Прекрасней жены Штольц и представить себе не мог. Но чем больше она старалась, тем больше он от нее требовал.
Если бы не моя болезнь, она давно бы уже ушла от этого человека. Все эти годы она терпела его придирки к себе. Но если он позволял какие-то высказывания на мой счет, Маргарита Крикет становилась грозной, непреклонной львицей, готовой горло перегрызть любому за свое дитя. Чтобы не нагнетать ситуацию, я никогда не провоцировала Бруно, а он взамен полностью игнорировал меня. До сегодняшнего дня!
— Мам! — выдыхаю в трубку, собираясь, как всегда урегулировать и этот конфликт. — Дело не в Бруно. Просто… Я влюбилась, мам. Глеб… Он хороший и… Пожалуйста, позволь мне остаться.
— Яся, милая моя! Ну куда же ты так спешишь? — стонет в трубку мама, но по ее голосу сразу понимаю, что она признает такую постановку вопроса. А потом, тяжело выдохнув, произносит, — ты вся в меня. Такая же наивная дурочка.
— Мам, Глеб не такой…
— Да, да, мой маленький Сверчок. Конечно, не такой. Лучший! — уже даже пытается шутить.- Но если он обидит тебя, я этого Глеба живьем закопаю. Ты меня знаешь!
— Знаю, мам, — улыбаюсь в трубку, — а еще люблю. Ты береги себя. Скоро увидимся.
— Увидимся, моя родная, — тихий выдох и гудки.
Сказать, что мне легко дается этот разговор, увы, я не могу. Но на душе становится чуточку лучше. Из-за всех этих переживаний к ночи ужасно начинает болеть голова. Утыкаюсь носом в шею Глеба, крепко обнимаю и тут же проваливаюсь в тревожный сон. Впереди новый день, и еще нужно решить вопрос с моими вещами. Мне даже переодеться не во что.
Только утро добрым, как оказывается, не бывает. Просыпаюсь я не только от головной боли, но и от ужасных спазмов в животе. Соскакиваю с кровати, бегом лечу в ванную и обнаруживаю, что у меня начались месячные. Сижу на унитазе и готовлюсь разрыдаться. Вот прямо самое время!
В рюкзаке дежурная прокладка, и даже белья запасного нет. Идеальное гадкое утро!
— Ясь, у тебя все хорошо? — слышу сонный, обеспокоенный голос Юсупова.
А меня такой волной боли закручивает, что я даже ответить не могу. Лишь зубы сжимаю и сквозь них тихонько стону.
— Так, я вхожу! — орет уже совсем проснувшийся Глеб и начинает открывать дверь.
— Нет! — кричу во все легкие, с трудом представляя, как я вообще отсюда выйду.
— В смысле, «нет»? Тебе плохо? Ингалятор нужен? Твою мать! Яська, если ты мне сейчас не ответишь, я захожу.
— О Боже! — хочется зареветь, а еще в унитаз провалиться и на прощание кнопку слива нажать. — У меня начались месячные, — все же решаюсь открыть страшную тайну. — Мне нужен мой рюкзак.
Слышу громкий выдох, а потом отборный трехэтажный мат, от которого краснею еще сильнее. Буквально через пару минут Глеб стучит в дверь и каким-то сдавленным голосом, словно пытается сдержать смех, спрашивает:
— Я принес твой рюкзак. Теперь зайти можно?
— Нет!
— Яся!
— Глеб!
Так и орем друг другу через дверь. В конце концов, осознав патовость ситуации, Юсупов не выдерживает, приоткрывает дверь и, просунув руку, кидает мне рюкзак.
— Еще что-нибудь нужно? — тихо спрашивает он, когда я начинаю копаться в поисках прокладки и недовольно пыхтеть от его произвола.
— Да, — бурчу себе под нос возмущенно. — Чистые трусы.
Недолгая пауза, дверь снова приоткрывается и оттуда, как по волшебству, появляется рука с трусами. Мужскими!
— Могу предложить только свои, — и снова в голосе смех.
— Как будто у меня есть выбор, — продолжаю бубнить, но трусы беру.
Привожу себя в порядок, привычно чищу зубы щеткой Глеба и захожу в спальню. Юсупов сидит на кровати в ожидании меня, подперев голову рукой.
— Ясь, ты как? — наконец спрашивает он, когда я молча огибаю его, забираюсь на кровать и заворачиваюсь в одеяло с головой.
— Сейчас полежу чуть-чуть, потом умру, а потом пойду в аптеку, — тихо выдаю и закрываю глаза от боли и стыда.
Живот скручивает и сразу отдает в поясницу, отчего я скриплю зубами и тихо пыхчу. Юсупов молча ложится рядом и начинает мне гладить по спине своей широкой теплой ладонью. Мне сразу так хорошо становится, что я мгновенно проваливаюсь в сон.
В следующий раз открываю глаза, когда Глеб целует меня в лоб и шепчет, что поехал на тренировку, а я, чтобы сегодня оставалась дома и не смела никуда выходить. Послушно киваю головой и снова засыпаю.
Окончательно просыпаюсь и сажусь на кровати. В квартире тишина, а на часах час дня. Ничего себе, я сегодня проспала. Хотя чего тут удивляться: когда у меня первый день месячных, я вообще не человек. Понимаю, что надо бежать в аптеку, и свешиваю ноги с кровати. Задеваю какой-то пакет и с удивлением в него заглядываю. Там, как в хорошем магазине, весь набор прокладок, который только можно представить. Боже, Юсупов ради меня аптеку ограбил? Еще нахожу несколько видов обезболивающих таблеток и три плитки темного шоколада. Именно тот, который я могу есть.
— Моей бы маме да такого зятя, — шепчу задумчиво и топаю в ванную.
Теперь точно можно жить. Жаль, трусов нет, но как выяснилось, и у Глеба занять можно. Как, впрочем, и длинную футболку, которую я надеваю, как домашнее платье. Немного прибираюсь в комнате, топаю на кухню и выпиваю таблетки. На плите даже завтрак стоит и записка «люблю тебя, Ясная». Настроение сразу в гору идет, и я с удовольствием уплетаю яичницу с овощами. Хотя это уже сойдет за обед.
По времени понимаю, что Глеб приедет где-то через пару часов и решаю приготовить нам ужин. Тоже хочу его порадовать. А еще очень хочу ему ответить на признание. Вон он уже целых два раза сказал. А я?
Увлекаюсь готовкой и уборкой, когда раздается звонок в дверь. Странно, может это Глеб раньше приехал. Открываю дверь, а на пороге стоит красивая статная женщина, отдаленно мне кого-то напоминая.