Так вот где обитала моя подруга! Здесь роскошно и весело, и почему я должна думать, что Гита тут несчастна? Но разве дьявол не соблазняет нас мирскими благами, чтобы мы забыли о высшей ценности — о чистоте души?
Труда пригласила меня пройти в небольшую дверь, обнаружившуюся за выступом одного из каминов. И мы оказались в треугольном помещении между выступом башни и стеной, отделявшей его от зала. Здесь, видимо, была девичья — кругом прялки, станки для тканья. Несколько женщин трудились за ними, но по приказу Труды оставили работу, принесли тёплой воды, которую налили в большую бадью, а также сухую одежду. От стены, за которой был камин, исходило тепло, но раздеваться при посторонних мне было неловко, и я решилась на это, только когда мне принесли деревянную ширму, за которой я смогла укрыться.
Женщины вновь принялись за работу, постукивали их станки, слышалось перешёптывание. Я с наслаждением обмылась и переоделась в незнакомую, но чистую одежду — тунику некрашеного светлого холста с узкими рукавами, накинула на плечи и голову шерстяную шаль. Я давно уже не носила мирской одежды, меня смущало, что подол туники короче, чем у моего одеяния послушницы, и доходит лишь до щиколоток, не скрывая ступней. Я села за своей ширмой на скамью, поджав под неё ноги.
Вскоре вернулась Труда, принесла мне перекусить — ещё горячие лепёшки, тушёную капусту, салат из редиски с зелёным луком, сдобренный сметаной, и кусок баранины, от которого шёл изумительный аромат. Я и не замечала, как сильно проголодалась, но всё же, прежде чем приступить к еде, прочла полагающуюся молитву.
Труда всё время стояла рядом, держа в руках кувшинчик с элем.
— Ишь, какая вы богобоязненная девушка, ну точь-в-точь наша госпожа. Сэр Эдгар сказал, что вы её подружка?
Норфолкские крестьяне и челядь всегда запросто держатся с окружающими. Вот и Труда подсела ко мне, расспрашивала, что же со мной приключилось, нетерпеливо ёрзая, ожидая, пока я прожую, чтобы ответить. Обычная саксонская простолюдинка, но одета в добротное сукно, а головная повязка, обрамляющая её пухлые щёки, даже накрахмалена. Наши прихожанки в Святой Хильде выглядели куда проще.
Я заметила, что перешёптывание работниц прекратилось — они тоже слушали, даже замедлили работу. Труда, устав добиваться моих сдержанных пояснений, заговорила о своём. Рассказала, что ещё недавно жила в фэнленде, а когда госпожа переселилась в Гронвуд, то с охотой пошла к ней в услужение. Здесь всегда оживлённо, всегда есть с кем посудачить. Да и положение её устраивает — состоять при «датской жене» лорда шерифа и почётно и выгодно. И она опять властно крикнула пряхам, чтоб не прекращали работы.
— А моя госпожа, дай ей Бог здоровья, расположилась тут как истинная леди. Замок хоть и не достроен, но над залом уже есть несколько прекрасно отделанных покоев, а также уютная спаленка, где Гита милуется с шерифом.
Как спокойно она об этом говорила! И словно бы с одобрением. Хвалила Эдгара. Вон-де как хорошо он относится к её госпоже, как нежен с ней, богато одаривает. Специально для неё накупил дорогих тканей, красивых перчаток, мягкой обуви, мехов. А ещё и Снежинку ей подарил, самую лучшую кобылу из своего табуна, и лично обучал Гиту ездить верхом. И теперь, когда он устраивает охоты или они отправляются в гости к кому из соседей, леди Гита всегда ездит на белой арабке, какой нет и у этих надменных нормандских дворянок.
Этой тёмной женщине и в голову не приходило, что все подобные милости — не более чем плата богатого вельможи ублажающей его наложнице.
Наконец я не выдержала и попросила проводить меня в часовню. Труда, похоже, заметила некое раздражение в моём голосе, поглядела пытливо, но не перечила.
Часовня в Гронвуде была уже отстроена — деревянная и довольно просторная. Как по пути сообщила мне Труда, каждое воскресенье вся челядь шерифа и строители являются туда на мессу. Мы уже достигли крыльца часовни, когда Труда тронула меня за локоть, указав в сторону:
— Вон, полюбуйтесь-ка.
Я оглянулась и замерла. Во двор въезжала Гита в сопровождении пары грумов и смуглого низкорослого пажа. Она восседала на великолепной белой, как снег, лошади, закутанная в лиловый бархатный плащ до кончиков башмаков, а на её волосах, заплетённых в косы, сверкал чеканный золотой обруч.
Моя подруга была разом похожа и на величественную королеву, и на легкомысленную красотку. На её лице играл румянец, волосы на висках растрепались, зубы сверкали в улыбке.
Я видела, как к Гите подошёл шериф, что-то сказал, и она засмеялась. Я заметила, как нежно и почтительно поцеловал ей руку Эдгар, не отпустил, прижал к щеке. Гита улыбалась, пыталась высвободить её, но он вновь ловил её запястье, целовал. На них многие глядели, но эти двое словно и не замечали общего внимания, увлечённые друг другом. Постыдно было так предаваться чувству на глазах толпы, но одновременно и прекрасно. И почему-то мне пришла мысль, что Эдгар действительно любит и ценит Гиту. А она... Я на своём опыте убедилась, какой притягательной силой обладает шериф. Наверное, приятно, когда тебя любит такой мужчина. Но разве его чувство может быть истинным, когда все знают, что он скоро ждёт к себе другую, а Гита для него просто доступная женщина? И всё же... всё же... Его внимание к Гите, его мягкая нежность, то, что он окружил её такой роскошью и почтением... Как бы я себя повела на месте Гиты? Я?!. О, Святая Хильда! Как я могла даже подумать о подобном!
Я кинулась в часовню, как в укрытие. Долго молилась, преклонив колени у алтаря. И, как всегда, молитва успокоила меня, привела в благостное состояние. Я глядела на огонёк лампады у распятия, не замечая ничего вокруг, отрешась от всего. Может, поэтому и не заметила, когда рядом оказалась моя подруга. Только вставая, увидела её коленопреклонённой немного позади себя: Гита, как и в Святой Хильде, не стала прерывать мою молитву, даже присоединилась к ней. И только когда я поднялась и наши взгляды встретились, она улыбнулась, а в следующий миг мы так и кинулись друг к другу.
— О небо, как же я рада тебе, Отил! Я не поверила своим ушам, когда Эдгар сказал, что ты в Гронвуде.
Она обнимала меня и смеялась, выглядела счастливой, не обнаруживая ни тени смущения. Я тоже не решилась сразу сказать о причине своего приезда и, вместо того чтобы пенять ей за легкомыслие, только и твердила, как рада её видеть, как она похорошела.
Когда мы вышли из часовни, Гита принялась меня расспрашивать, как меня приняли, всем ли я довольна, понравилось ли мне в Гронвуде. Она действительно держалась тут как хозяйка. Это стало особо заметно, когда мы вернулись в донжон и её окружили люди, спрашивали, теребили, просили внимания. Она стала отдавать распоряжения, но, заметив, что я теряюсь, увлекла меня в сторону, извинилась, сказав, что мы сможем спокойно поговорить немного позже, когда она выполнит свои обязанности хозяйки замка. А пока она препоручила меня заботам того смуглого мальчика, которого я сперва приняла за её пажа. Но оказалось, это бастард Эдгара.
— Это Адам, — говорила Гита, обнимая ребёнка. — Он сын Эдгара от сарацинки и просто чудесный ребёнок. Да, Адам? И ты не откажешь мне, если я попрошу тебя проводить нашу гостью в мою комнату наверху?