— Простите, что побеспокоил. Но у меня дело спешное. Рассказывай, Клара.
Сам я не вмешивался более, отошёл в сторону. Видел, что Эдгар уже всё понял, но по-прежнему невозмутимо возился с собакой. Епископ Радульф взволнованно притих, зато Ансельм просто воспрянул. Бэртрада же сначала слова не могла вымолвить, даже лицо пошло пятнами. Наконец кинулась к Кларе, влепила той пощёчину:
— Дура! Дрянь! И ты являешься только сейчас? Да тебе давно следовало оповестить меня обо всём, едва он... он...
Она повернулась к мужу столь стремительно, что её длинные косы отлетели в сторону, задев по лицу преподобного Радульфа.
— Как ты смел! Да я за это... — она почти задыхалась.
Эдгар наконец перестал чесать пса за ушами.
— Думаю, миледи, нам следует поговорить без посторонних.
Он открыл створку дверей, жестом приглашая её за собой. Бэртрада вышла с достоинством королевы. Но закрытые двери не могли приглушить её гневного голоса, даже звона посуды, когда она в гневе кидала первое, что попалось под руки. Я был прав, предвидя это.
Их разговор с глазу на глаз длился около часа. Мы прислушивались, порой обменивались быстрыми взглядами. Епископ Радульф явно был удручён. Клара забилась в угол и порой ещё всхлипывала. Я мерил шагами покой и всякий раз, когда поворачивал, достигнув камина, видел освещённое огнём лицо аббата Ансельма. Толстяк едва не потирал руки от удовольствия.
Наконец, когда Бэртрада выдохлась, а может, сдалась доводам мужа, появился он сам. Вот уж, воистину, ледяное сердце. Лицо невозмутимое, словно только что «Pater noster» прочитал. Подошёл к столу, метнул в рот несколько маслин. Я почувствовал на себе его взгляд, но никак не отреагировал. Мне-то что. Я человек миледи.
Но Эдгар уже глядел на Клару.
— Бог мой, девушка, если ты так необходима госпоже, то ради всего святого. По крайней мере, ты сможешь и молитвенник за ней нести в церковь, и собачек её кормить. Надеюсь, ради этого не понадобятся ещё две дюжины других.
Он не стал выслушивать благодарный лепет Клары и вышел. А спустя минуту за ним последовал и епископ Радульф. Мы же с преподобным Ансельмом направились в покой, где оставалась Бэртрада.
По виду графини я понял, что ей пришлось уступить. Поникшая, нервно кусающая губы, со взбившимися вокруг лица тёмными кудрями, она полулежала в кресле. Ансельм тут же взял её руку в свои, стал успокаивающе похлопывать.
Я не дал ему всецело завладеть её вниманием, шагнул вперёд:
— Итак, миледи, я ещё ваш человек или могу предлагать свой меч кому иному?
Она наконец поглядела на меня:
— Не мели вздор, Гуго. Не хватало, чтобы я по воле этого грубого сакса ещё лишилась своих телохранителей.
И недобро усмехнулась.
— Пути Господни неисповедимы, и кто знает, может, ваша помощь мне ещё понадобится. Даже против Эдгара.
Про себя я отметил эти её слова.
Меж тем Ансельм, склонясь к Бэртраде, заговорил:
— Этот сакс не должен так поступать с дочерью короля Генриха. Подумать только, кто он — и кто вы. А ведь, признаюсь, и у него рыльце в пуху. Хотите узнать, почему он все откладывает ваш переезд в Гронвуд?
Бэртрада тут же оживилась, но аббат тянул, давая понять, что его сообщение — не для посторонних ушей. Но он ошибался, считая, что у Бэртрады могут быть от меня тайны. И хотя меня попросили удалиться, чтобы толстяк чувствовал себя свободнее, часом позже я уже знал, в чём дело.
Увы, аббат оказался полным глупцом. Ему пришло в голову, что, проведав о «датской жене» графа, обитавшей в Гронвуде, он настроит Бэрт против Эдгара, тогда как на деле вышло наоборот. Препятствия всегда только взбадривали её, а то, что Эдгар способен обратить внимание на другую, было для неё что твоя вязанка хвороста для уже начавшего угасать пламени её влюблённости.
Рассказывая мне об этой Гите Вейк, она то и дело подходила к окну и справлялась, куда уехал Эдгар. Она теребила кончик косы и задавала бессмысленные вопросы, а в конце концов отчаянно воскликнула: неужто есть кто-то, кто может значить для Эдгара больше, чем она, женщина, столь возвеличившая его?
Как по мне — ей стоило бы пореже напоминать об этом супругу. Благодарность — тяжёлое бремя, и редкий мужчина станет любить женщину только из чувства долга.
Эдгар вернулся уже на другой день. И хотя Бэртрада тут же запёрлась в своём покое, она вскоре открыла ему, тем более муж сказал, что привёз кое-что для неё. И как же заулыбалась Бэртрада, завидев подарок — колье из прозрачно светящихся янтарных капель, скреплённых золотыми шариками.
Эдгар сам застегнул колье на шейке супруги.
— Говорят, янтарь получается из смолы. Но мне больше нравятся рассказы, что это слёзы русалок.
Я внутренне чертыхнулся. Как же легко купить женщину, даже дочь короля, обычной побрякушкой. Дорогой, однако, побрякушкой. Мне такую за всё своё жалованье не приобрести.
А пока я негромко покашлял в кулак, привлекая внимание Бэртрады. Умница Бэрт сразу всё поняла. Отступила от мужа, надменно вскинув подбородок.
— Осмелюсь спросить, милорд, отчего это украшение вы привезли мне, а не вашей любовнице?
Эдгар стоял ко мне спиной, я не видел его лица. Была лишь небольшая пауза. Но когда он заговорил, голос его звучал спокойно.
— Миледи, о какой любовнице идёт речь?
— У вас их так много?
Браво, Бэрт!
Но тут она не сдержалась:
— Я говорю о саксонке, которую вы поселили в Гронвуд Кастле.
Граф только пожал плечами:
— Саксонка? Моя любовница? Вас ввели в заблуждение, мадам. Гронвуд только ваш замок. Он построен для вас. И он вас ждёт. Мы отправляемся туда немедленно.
Я отвернулся, когда они обнялись. Что ж, янтарное колье, да ещё замок в придачу — тут чьё угодно сердце растает.
Когда я увидел Гронвуд Кастл, моя ненависть к Эдгару Армстронгу достигла предела. И тем не менее я не мог сдержать восхищения — я, который видел немало крепостей и замков вельмож и королей.
Гронвуд ещё пах свежей побелкой, олифой и древесиной, но как он был великолепен! Эти резные каменные своды, эти полукруглые арки, витые колонны, винтовые лестницы, это потрясающее центральное окно с витражами, которые могли бы украсить самые знаменитые соборы Европы!
Окончательно достроенной была только главная башня — донжон. На окружающие цитадель могучие стены каменщики ещё поднимали грузы, слышался стук мастерков. Во внешних дворах всюду громоздились кучи щебня, корыта с известковым раствором. Однако легко было представить, как будет выглядеть Гронвуд после завершения работ. В центре — величественный донжон, могучая башня, каждый из шести углов которой венчают навесные дозорные башенки. Вокруг донжона — внутренний двор с садом, плацем для обучения воинов и часовней. Далее — внутренняя крепостная стена, чьи куртины[64] соединяют круглые башни с помещениями для гарнизона и прочими службами. Вторая стена, несколько более низкая, но такая же мощная, охватывает обширное пространство внешнего двора, где расположены жилища челяди, хозяйственные постройки, скотные дворы, псарня и голубятня. В мощной надвратной башне закреплены цепи моста, переброшенного через наполненный водой ров, за рвом высится земляной вал, увенчанный частоколом из заострённых брёвен.
Таким образом, донжон был окружён тремя почти непреодолимыми линиями обороны, а снаружи, за стенами замка, шумел небольшой городок — из тех, что обычно возникают вокруг подобных твердынь. Здесь уже жили с семьями строители, кузнецы и каменщики, а по воскресным дням местное население съезжалось сюда на торги и возникал рынок.