Бесшумно встав, я зажёг свечу и поднялся наверх, в комнату, предназначенную для хранения нашего гардероба. Там, среди привезённых мною вещей, находился кофр[9], который я не велел распаковывать. Открыв секретный замок одного из его отделений, я извлёк оттуда туго свёрнутый рулон прохладной мерцающей ткани и припал к ней лицом. Пламя свечи бросало мягкий отсвет на ткань, она блестела и переливалась.
Атлас! Его совсем недавно начали привозить в Европу купцы, а в Англии о нём и понятия не имели. Этот рулон предназначался для Гиты — ткань была светло-серой, цвета её глаз. Об этом я думал, оплачивая покупку у арабского купца в далёком Иерусалиме, коротая дни на корабле, плывущем вдоль берегов Европы, снаряжая обоз с охранниками-тамплиерами, которым отдельно было велено доставить в Гронвуд этот кофр. Я с волнением представлял, как однажды преподнесу этот подарок внучке Хэрварда Вейка и расскажу, какой путь он проделал, чтобы стать оправой для её красоты. Тогда она поймёт, что я неотступно, каждый день и каждый час помню о ней. Эти тончайшие дымчато-серебристые блики и переливы заскользят по её груди, облекут её стан, заструятся вдоль стройных ног. Одежда женщины, сшитая из атласа, даже в полумраке ничего не скрывает от глаз мужчины. А если коснуться её и ощутить под её прохладной шелковистостью упругость тёплой кожи...
Клянусь Небесами и преисподней — я желал Гиту больше жизни! Но Пенда ясно дал мне понять, что этими плотскими желаниями я снова ввергну её в бездну бесчестья. И вот всё, что мне осталось, — уткнуться лицом в кусок атласа, предназначенного для неё, и дать волю воображению...
Я стремительно выбежал из комнаты и бросился вниз по лестнице. Словно обезумев от пожиравшей меня страсти, я ворвался в большой зал и принялся разыскивать среди челяди, спавшей на тюфяках, одну из шлюх, болтавшихся в Гронвуде. Такие женщины неизбежно появляются там, где много молодых неженатых мужчин. Я не мешал им заниматься своим ремеслом, если это никому не шло во вред. Просто старался не замечать их присутствия, и удивительно, что я не ошибся, мгновенно отыскав в полумраке зала именно одну из этих женщин. Когда я набросился на неё, то походил на животное, потерявшее голову при виде самки.
Лишь позже, уже возвращаясь в супружескую опочивальню, я подумал, что моё поведение вызовет недоумение. Что за прихоть — сбежать от красавицы-жены ради развлечений с девкой? И только в Гронвуде меня могли понять. Здешняя челядь не любила графиню, хотя я не стал бы биться об заклад, что завтра же поутру ей не донесут о происшествии...
Приближалось время ярмарки, купцы и ремесленники стали съезжаться загодя, чтобы занять самые выгодные места. Прибывала и знать с домочадцами и свитой, и я строго следил, чтобы Бэртрада не отдавала предпочтения ни одной из групп местных дворян.
Среди приглашённых были столь важные и родовитые владельцы поместий, как лорд Уильям д’Обиньи, семейство де Кларов, могущественные Ридверсы, приехал и мой шериф де Чени. Вслед за ними явились и все епископы Восточной Англии — Тэтфордский, Нориджский и Илийский. Всё это были люди влиятельные, понимавшие толк в политике, и немудрено, что между здравицами в честь королевского дома шли разговоры о том, что грядёт, если, не приведи Господь, короля Генриха не станет.
И удивительное дело — все эти вечно грызущиеся между собой лорды и их жёны сошлись во мнении, что ни Матильда, ни Теобальд Блуа не смогут подолгу оставаться в Англии, а значит, в страну будет назначен наместник. Никто не сомневался, что при Матильде править Англией будет её брат Роберт Глочестер. Если же, вопреки воле короля, корона перейдёт к Теобальду, наместником станет Стефан Блуа, граф Мортэн. И хотя заведомо было ясно, что Стефан более воин и охотник, нежели правитель, однако в Дэнло, где он владел манорами, многие поддерживали графа Мортэна, а значит и. Теобальда.
Крамольные речи, если учесть все присяги, принесённые Матильде. И мне было весьма нелегко во время таких застольных бесед удерживать Бэртраду от того, чтобы вмешаться и вновь втянуть вельмож в спор, а не то и во что-нибудь посерьёзнее.
Возможно, именно ограничения, которые я наложил на неё, привели к тому, что первоначальное расположение супруги ко мне начинало испаряться, как туман в лучах солнца. Ей едва хватало благоразумия, чтобы держать себя в руках.
Забавно, но я обнаружил также и то, что Бэртраде приглянулся молодой епископ Найджел Илийский. Небезынтересно было следить за тем, как она кокетничает с ним и пытается толковать Священное Писание. Найджел был недурен собой: статный, темпераментный, он во многом вёл себя как светское лицо. Мы часто беседовали с ним о строительстве его нового замка — он возводился по соседству с обителью, которую саксы почитали святыней. Многие из присутствовавших в Гронвуде саксонских гостей считали это кощунством, но мне удалось убедить гордых танов в том, что близость укреплённого замка нисколько не повредит святыне. Кстати, я считал своей заслугой, что смог притушить рознь меж саксами и нормандскими баронами, и в конце концов даже надменные Ридверсы смирились с тем, что за одним столом с ними восседают и тучный Бранд, сын Орма, и Альрик из Ньюторпа.
О последнем следует сказать, что он, к моему удивлению, прибыл в Гронвуд Кастл без своей жены Элдры. И хотя Элдра родила Альрику долгожданного наследника, похоже, он не испытывал особой радости по этому поводу. Во всяком случае, в ответ на мои поздравления по поводу рождения сына Альрик проворчал нечто нечленораздельное. Но куда больше меня взволновало его сообщение, что на ярмарку в Гронвуд собирается прибыть Гита Вейк.
Наконец-то я вновь увижу своё Лунное Сияние!
К открытию ярмарки в Гронвуд съехалось столько народа, что приготовленное заранее пространство для торга оказалось недостаточным и его пришлось спешно расширять чуть ли не вдвое. Мои плотники трудились не покладая рук, возводя всё новые и новые лотки в низине, прилегающей к берегу Уисси.
К полудню торговля уже шла полным ходом. Утро я провёл у загона, где были выставлены мои лошади — лёгкие и подвижные, как арабские скакуны, но с более крепким костяком и широкой грудью, так что вполне могли нести воина в тяжёлом доспехе. Шерсть их лоснилась и переливалась тонами от светло-песочного до тёмно-рыжего. Новая порода вызвала буйный восторг у съехавшейся на ярмарку знати. Торговля шла бойко, но сделки отняли у меня немало времени, хоть я и был покладистым продавцом, так как спешил покончить с лошадьми и отправиться на торг, где надеялся встретить Гиту.
Не так-то просто отыскать человека в такой толчее, среди многоголосого гомона, криков и пёстрого многоцветия одежд. Споры и клятвы торговцев, возгласы зазывал, вопли носильщиков, смех и звон струн оттуда, где потешали народ фигляры с медведем, азартная брань и божба тех, кто делал ставки на собачьих боях. Три дня продлится эта на первый взгляд бессмысленная суета. На четвёртый долина Уисси опустеет. И только тогда станет ясно, что подобное торжище — вещь необходимая и крайне важная. Не говоря уже о прибылях.
Но сейчас в голове у меня было только одно — я вскоре увижу Гиту!..
Продвигаясь в толчее, я там и сям натыкался на своих гостей и обитателей замка. Вот толстяк Бранд наблюдает за выходками фигляров. Здесь Клара Данвиль разглядывает на лотке торговца мелочным товаром нитки, иглы и напёрстки. Рано поседевший щёголь д’Обиньи присматривает клинок в лавке оружейника. Я видел даже Бэртраду, примеряющую у заезжего обувщика из Кембриджа узкие башмачки с длинными завязками. Моя супруга была так увлечена, что даже не заметила, как я проследовал мимо.
Я дважды обошёл ярмарку и находился уже у стен замка, когда наконец увидел её. Мне следовало сразу сообразить, что искать Гиту в толчее бесполезно — она достаточно состоятельна, чтобы не арендовать лавку, а снять в предместье целый дом со складом. Так оно и было — Гита, весёлая и оживлённая, стояла у крыльца длинной бревенчатой постройки, ведя беседу с обступившими её торговцами шерстью.