– Завораживает, значит, – повторил Люциан.
Она вздернула подбородок.
– Эта картина – непостижимая, она вызывает чувство неизбывной тоски… Как и все работы прерафаэлитов, кстати. Насколько понимаю, «Офелия» воплощает их главные принципы. Мне думалось, что, посмотрев на картину подольше, я смогу разгадать тайну братства.
– У прерафаэлитов есть тайна?
Она кивнула.
– Нечто в их технике придает сюжету сочность и романтичность, но не приторность, делает его причудливым, но не слащавым. – Мисс Гринфилд говорила быстро и совсем не то, что сказала бы обычная девушка. Ему подумалось, что так выражаются персонажи романов.
– Неужели у вас не вызывает неприятия, что Офелия вот-вот покончит с собой? – спросил Люциан с неприкрытым сарказмом. Ему следовало бы успокоить девушку, а не шокировать, однако его раззадорили ее маленький курносый носик и наивный восторг перед смертью от утопления.
Неожиданно ее взгляд смягчился, словно они перешли к обычной беседе.
– Я предпочитаю думать, что героиня умерла от неразделенной любви, – сообщила Хэрриет, – и нахожу это скорее трагичным, нежели заслуживающим презрения.
Он посмотрел ей прямо в глаза.
– Значит, вы считаете трагедию завораживающей?
Она чуть нахмурилась.
– Я считаю, что каждый заслуживает любви, за которую готов умереть.
Он удивленно хмыкнул.
– Офелия умерла не ради Гамлета, – заметил Люциан, – а из-за него.
Он это знал, поскольку старик Грэм иногда таскал его в театр на пьесы Шекспира, пытаясь хоть немного окультурить подростка-невежу.
Складка между бровями мисс Гринфилд углубилась.
– Похоже, разница для вас существенная.
– В любом случае это неважно – ни один человек не стоит того, чтобы ради него умирать.
Она посмотрела на собеседника необычайно серьезно.
– В таком случае мне вас очень жаль, сэр!
У Люциана перехватило дыхание – из него словно вышибли дух. Он опустил взгляд на тарелку, заполненную дорогими деликатесами, пробовать которые даже не собирался.
– Почему вы ее купили? – раздался нежный голос.
Он поднял взгляд.
– Когда-нибудь эта картина будет стоить очень дорого.
Ее лицо вытянулось. Казалось, идея выгоды удручила мисс Гринфилд, хотя сама она ни дня не прожила вне комфорта, который дают большие деньги. Ее кожа была лишним тому подтверждением – сияющая здоровьем и гладкая, словно молочное стекло. Подобная кожа никогда не знала ни палящего солнца, ни физического труда.
– Если вас интересует только выгода, – проговорила девушка, – то меня удивляет, почему вы относитесь столь небрежно к вазам династии Хань, что стоят на вашей каминной полке.
Люциан замер.
– С чего вы решили, что они принадлежат династии Хань?
– Я знаю. Книги по истории искусства я начала изучать задолго до поступления в Оксфорд, – ответила мисс Гринфилд, слегка пожав плечами. – Кто-то может сказать, что место им – в Британском музее или что их следует вернуть китайской дипмиссии в Портлэнд-плейс. – Она пригубила шампанское и рассеянно облизнула губы.
Люциан едва оторвал взгляд от ее рта.
– По-вашему, держать вазы династии Хань дома необычно и лучше оставить их пылиться в музее?
– Даже если они относятся к давно утраченной коллекции императрицы Лин-ди? – прощебетала она.
Люциан и не помнил, когда кому-нибудь удавалось выбить его из колеи. Вероятно, преимущество девушки в том, что ее легкомысленный и жизнерадостный облик заведомо вводит собеседника в заблуждение.
– У меня возникло чувство, что подобный рельефный рисунок встречается на вазах династии Хань, – продолжила она. – И я подтвердила свои подозрения, отправившись в Бодлеанскую библиотеку и полистав книгу пятнадцатого века по керамике, где нашлись образцы рисунков. Впрочем, я могу и ошибаться.
– Вы сами знаете, что правы, – тихо сказал Люциан. Несколько лет назад он обращался к той же книге, и мисс Гринфилд была права по всем пунктам. – Вы чрезвычайно наблюдательны. Вопреки тому, что думает ваша тетушка, вы вполне можете оказаться самой умной в этой зале и уж точно обладаете самой лучшей зрительной памятью. При этом вы не в силах вообразить, что человек способен скупать бесценные предметы искусства и обращаться с ними, как с дешевыми безделушками, просто потому, что ему это приятно.
Люциан знал, что его слова звучат возмутительно, но еще более возмутительным был тот факт, что ей удалось вызвать его на откровенность.
– Если это правда, – выдохнула девушка, широко распахнув глаза, – то вы ужасный эгоист!