Протянула руку к висящей на спинке стула возле кровати куртке, залезла в карман. Чуткие пальцы нащупали три маленьких шарика скомканных салфеток. Не стала вынимать — и так поняла.
А через три недели наш городок словно упаковали в коробку с белой, пушистой ватой — наступила зима. Как-то сразу, без неустойчиво-плаксивого снегодождя и порывов сырого предзимнего ветра, без крошева ледяных осколков, образующихся на лужах к полудню. Будто кто-то взмахнул волшебной палочкой, даря сказку всем одномоментно.
Наверное, мы все это заслужили, думала я, спеша утром на работу. Все, наверное, так хорошо себя вели в последнее время, что неизвестный мне Главный Волшебник Страны решил не мучить сограждан капризами межсезонья. Эх, красота! Люблю свой город — он под снегом становится совершенно игрушечным, хрупким, нереальным. Кажется тронь — зазвенит тоненько и неподражаемо…
В спину ткнулся снежок. Вернее, не в спину, а пониже спины. Я остановилась, оглянулась, и тут же получила очередным снежком по шапке. Охнула, села в снег у обочины. Следующий «снаряд» больно ударил в плечо. Закрылась руками, боясь получить ещё и в лицо. В висках пульсировало: господи, ну кто ж такой обормот?! Матом бы его, да на территории Дворца ругаться строго запрещено.
— Вставай! — услышала смутно-знакомый голос, — Встать, говорю!
Взглянула сквозь пальцы — Мартин! Довольный, весь из себя… Ещё один снежок лепит. Замахнулся…
— Не надо! — крикнула я умоляюще, но опоздала.
Холодом обдало ладони, снег посыпался в рукава. Я по-настоящему испугалась. Что я против принца? «А ведь он так и забить может» — мелькнуло в голове.
— Глухая? — издевательски прокричал Мартин над ухом, — Встать, когда к тебе Наследник обращается!
Путаясь в длинной тёплой юбке и натягивая на уши подобранную шапку, я спешила подняться. Март стоял рядом и подгонял меня окриками.
— Кошмар какой! Где воспитывали такую медлительную и непочтительную челядь? Да тебе даже черепах пасти доверить нельзя! Спит на ходу, еле шевелится!
Встала, поспешно отряхнулась от снега, выпрямилась. Мартин больно взял меня за подбородок холодными пальцами.
— Ну, на меня смотреть! — рявкнул принц.
Наверное, так смотрят кролики на удавов, думала я, беспомощно моргая под взглядом презрительных серых, как сталь, глаз. Меня колотило — не то от холода, не то от страха перед чем-то неясным. Кажется, я ещё и зубами стучала.
— Это ты — Маргарита? — спросил Март.
Я с трудом кивнула. Принц ухмыльнулся.
— Чёрт, представлял тебя хоть немного поинтереснее. Деревня деревней. Вот что, девка, тебе тут больше не работать.
«Почему?» — хотелось прошептать мне, но не было сил даже на это. Властям не задают вопросов.
— Я тут сделал вывод, что ленивее и бесполезнее тебя во всём Дворце нет никого. Решил подсократить штаты. Иди в бухгалтерию, пиши заявление об уходе.
Пальцы принца разжались. Я плюхнулась в снег снова: ноги не держали.
— Тебе всё ясно?
— Нет.
Я не узнала своего голоса — настолько твёрдо он прозвучал. Мартин вопросительно выгнул бровь, склонился к моему лицу.
— Что ты тут пискнула, повтори?
— Нет.
Стало жутко противно. Откуда-то из глубины моего непослушного «я» поднялась волна негодования: перед кем я трясусь? Перед семнадцатилетним хлыщом? Перед кумиром глупых школьниц?
— Идите в задницу, Ваше Высочество.
Холёная мордашка Мартина расцвела багрянцем. Глаза округлились. Ой, да ему ни разу в жизни в ответ не хамили, успела подумать я, прежде чем получила наотмашь по лицу. Ткнулась в снег лицом, зажмурилась от боли и холода.
— Гадина! — орал Мартин, — Да я тебя на каторгу мигом определю! В казармы у меня пойдёшь, потаскуха! Солдатню развлекать будешь с утра до вечера! Да тобой…
Он внезапно смолк, всхлипнув. Послышалась непонятная возня, заскрипел снег под торопливо приближающимися шагами. Я протёрла от снега глаза, села. Чьи-то крепкие руки помогли подняться.
— Рита, солнышко моё… Ты как?
Шут был не бледный — абсолютно белый. Лео тоже. Его Высочество согнувшись, сидел в сторонке, хлюпая разбитым носом. Судя по крови на перчатке, последнее было делом рук Лео.
— Рита, — Шут осторожно меня встряхнул.
— Я… я… — губы не слушались.
Родные, тёплые руки прижали меня к мною же связанному прошлой зимой тёмно-синему свитеру. Под свитером гремело перепуганной симфонией сердце моего Шута. Хотелось стать маленькой и спрятаться — прямо в глубину этого сердца.
— Урод! — плаксиво выдал Мартин, — Я тебя под суд отправлю…