Побродила по дорожкам, купила себе на оставшуюся мелочь булочку, половинку съела, остальное скрошила птицам. Посидела на качелях, полазила по глубокому снегу под деревьями. Ноги окоченели. Повернула домой. Хуже уже не будет.
Проходя по мостику над каналом, остановилась. Вспомнила, что здесь Шут назначал мне первое свидание. Это было позапрошлой осенью, и по тёмной воде канала плыли не спеша, словно прогуливаясь, яркие кораблики опавших листьев. Я тогда жутко нервничала, старалась выглядеть не просто красавицей, но ещё и непревзойдённой умницей — оттого фальшивила и чувствовала себя ужасно неловко. А потом шут поймал в придорожных кустах котёнка, преподнёс мне его в своём колпаке, и я поняла, что можно — нужно! — расслабиться и быть проще. Котёнок вымахал в толстую глупую Пуфффу… и не хочется думать, что она — это всё, что у меня теперь остаётся в память о Шуте. Вряд ли меня вообще к Дворцу на пушечный выстрел подпустят…
Подпустят. Пойду забирать документы, увольняясь — подпустят. И будут мило улыбаться. Фрейлины просто обхихикаются.
— Ненавижу, — сказала я, глядя на чёрную гладь канала. Вода блестела, как блестели маленькие, заплывшие жиром глазёнки господина ректора.
А может, ночью перемахнуть через ограду и перебить стёкла в окнах Дворца? Или написать на стене речёвку погнуснее? Или распространить про Мартина гадостный слух? Опомнись, Маргарита. Не дитя уже, хоть и панкушка. У тебя всё серьёзно — по самое горлышко.
— Дура, ты хоть понимаешь, что имеешь все шансы никогда больше не увидеть любимого человека? — спросила я себя. И себе же ответила: — Нет. Но уже начинаю понимать.
Спустилась с моста, уселась в снег на берегу. Отрешённо подумала, что дорожки парка сплетены в сеть, где узелки — перекрёстки. И что этой сетью ловят птиц и таких замёрзших бродяжек, как я. А город похож на каменный лабиринт, в котором задыхается разбившийся об острые углы улиц ветер. И над городом висит небо, которое всё видит, но никогда не вмешивается. Небо — образец пофигизма. Подходит под идеологию и философию панка.
Я — панкушка. Мне во Дворце не место. Выгонят, несомненно. Теперь надо заморачиваться тем, где искать работу. И кто возьмёт меня к себе после такого вот инцидента? Может, разве только в тюрьму — полы мыть.
Разревелась. Сидящая на соседнем кусте парочка румяных снегирей живо обсудила меня, дуру, и улетела. Счастливые… вместе… в деньгах не нуждаются…
Шут! Я без тебя просто сдохну! Ну что мне теперь делать?..
Домой приплелась с температурой. Мама без излишних вопросов затолкала меня под одеяло и забегала по квартире в поисках лекарств. Я лежала, свернувшись в угрюмый комок, и отчаянно искала выход из ситуации.
Лучше всего было бы уехать. Чем дальше, тем замечательнее. Найти работу, высылать маме деньги. Если удалось бы свалить из страны — вообще замечательно. А Шут, возмутился внутренний голос. Защипало в носу. Какое может быть совместное будущее у опальной девицы и королевского острослова, неотрывно находящегося при дворе? Удастся ли хотя бы проститься?..
Внезапно я осознала, что мои основы основ рушатся по кирпичику — стремительно и необратимо. В памяти ясно вспыхнули слова, что я писала на салфетках дурацкими зелёными чернилами. «Ты моё всё…»
Зазвонил телефон. Мама взяла трубку. Я напрягла слух. Странным стал каким-то мамин голос после дежурного: «У аппарата…» Зашлёпали по коридору тапочки, скрипнула дверь в мою комнату.
— Рита, тебя, — позвала мама.
Шут?..
Босиком метнулась, трубку схватила. Спокойно, всё нормально, всё хорошо… не выдать себя, сдержаться…
— Слушаю.
— М-маргарита, что с тобой? Почему тебя сегодня на работе не было? Девчоныш, я волнуюсь…
Слёзы в горле солёным комом. Ресницы — хлоп-хлоп. Губы дрожат, кривятся ой как некрасиво… Знобит — еле трубку удерживаю.
— Привет, мой любимый Шут, — улыбаюсь слегка искажённому телефоном голосу, — Я чуть приболела. Завтра буду.
— Всё в порядке? — вот они, нотки недоверия…
— Да, всё чудесно. Я просто что-то простудилась. Ну, до завтра?
— Погоди…
— Что?
— Я тебя люблю. И хочу тебе завтра сказать что-то важное. Я сегодня готовился, но ты не пришла… Ну, пока.
Короткие гудки. Кап-кап-кап… Где-то на самой грани слышимости звенят бубенчики…
Стараниями мамы и тётки Эммы к утру меня поставили на ноги. Температура спала, насморк запугали каплями для носа, ломоту во всём теле я решительно игнорировала. Собралась на работу, как на решающий бой. Вышла так рано, что мама ещё спала. Прибыла на службу раньше всех своих напарниц. Подтянувшиеся позже Алиса, Лола, Симона и Василина откровенно удивились: