Шут усмехнулся, подышал теплом мне в ёжик на затылке. Вздохнул. Я поджала ноги, повозилась и улеглась к нему на колени. Хотелось уюта, одеяла и опущенных тяжёлых штор. Чего-то домашнего, мягкого, спокойного. Того, чего у нас с ним никогда не было. Нет, ну было, конечно… Но как-то спешно, напряжённо — из-за боязни быть застуканными вездесущими придворными (а пару раз Мартин без стука врывался). Шут раньше смеялся: «Служебный роман!», а потом однажды я вдруг заметила, что это его тоже тяготит. «Я — самое свободное существо во дворце с максимальным числом степеней несвободы», — признался он мне как-то, — «Я творю то, что, как им кажется, хочу я, а на самом деле — они. Я сам себе не хозяин…»
— Шу-ут… — выдохнула я мягко.
Звякнули бубенчики. Тонкие, артистичные пальцы провели по ободку моего уха. Мимо нас прошла невыразимо-грустная, но очень упитанная собака.
— Знаешь, о чём она мечтает? — спросил Шут задумчиво.
— Кто? — недопоняла я.
— Собака.
— О чём же?
— Уехать на поезде туда, где её не будут выгонять под дождь, шпынять и пугать… И грустит она от того, что собакам не продают билеты на поезд.
— Это несправедливо, — скуксилась я.
— Зато весьма закономерно. Каждому своё.
— А мне? — я даже привстала, — Мне что предназначено? Ты же умный, ты должен знать…
Он снова провёл пальцами по моему уху. Приятно…
— Тебе — счастье. Много-много.
— На халяву? — с надеждой вопросила я.
— Как скажешь, — усмехнулся он.
«Как скажешь ТЫ», — хотела поправить я, но не стала. Что толку набиваться-напрашиваться? Я для себя всё решила, теперь его очередь. Терпеть не могу навязываться. Да и не-свою свободу несвободы надо уважать.
Я поёжилась и вздохнула. Шут тут же встрепенулся:
— Устала?
— Угу, — согласно промычала я.
— Домой?
Кое-как приняв вертикальное положение, я предложила:
— Поехали вместе. Мама будет только рада, — и добавила тихо: — Пожалуйста.
— Маргарита, ну я не при параде, — уныло произнёс Шут, — И без подарков мне стыдно.
— Как хочешь, — сухо сказала я и уставилась в сторону.
Помолчали. Потом он решительно хлопнул ладонями по коленям и выпалил:
— Ладно! Едем! Не хочу больше сегодня тебя разочаровывать! Жди здесь, я пойду ловить кэб.
Он умчался на улицу, а я сидела и улыбалась, довольная. Наверное, со стороны это выглядело уморительно-глупо. Подошла невесть откуда взявшаяся старушка-попрошайка (не иначе как привлечённая моей безалаберной улыбкой), я механически сунула ей в ладонь несколько монеток, доселе дремавших в кармане пиджачка. Бабулька обрадовано позвенела денежками и вдруг подмигнула мне и прошамкала:
— Достойный выбор, очень достойный…
— Вы о чём? — растерялась я.
Но старушка уже шаркала к выходу. У дверей вокзала она пересеклась с Шутом, ухватила его за рукав и что-то сказала. Шут усмехнулся и кивнул.
— Чего она? — настороженно спросила я, когда он подошёл поближе.
Шут засмеялся:
— Да так… Мы ей понравились.
— Прикольно, — согласилась я.
— Пойдём. Я поймал для нас самый уютный кэб на свете…
В кэбе оказалось неожиданно тепло. Мы с Шутом размякли на пахнущих кожей удобных сидениях и закачались кораблями на волнах звонкого цокота копыт вороной лошадки. Минут через пять я вышла из оцепенения и цапнула с головы Шута его обожаемый колпак. Ласково погладила щёточку коротких волос.
— Откуда в твоём возрасте такая седина?
— Неудачно пошутил, — зевая, отозвался Шут.
— Перед кем же? — заинтересовалась я.
— Перед жизнью, — ответил он до неприличия серьёзно.
Кэб тряхнуло, и я с удовольствием повалилась в шутовы объятья. Он легко пристроил меня на колени и медленно провёл по моему лицу линию тонким указательным пальцем — от лба до подбородка.
— Ты зачем рубашки изорвал? — вспомнила я.
— Хотел, чтобы ты пришла.
— И для этого уничтожал чужой труд? — я старалась выглядеть максимально суровой и серьёзной.
— Надеялся, что ты либо разозлишься, либо пожалеешь меня и придёшь.
— А мне было по барабану.
— Нет. Просто ты упрямая.
— А ты? — вскинулась я, — Мог бы и сам прийти!
— Я пришёл.
— А раньше?
— Я за девушками не бегаю, — усмехнулся Шут.
Обиженно засопев, я попыталась слезть с его колен и пересесть на своё место. Не позволил. Прижал к себе, примирительно чмокнул в висок и виновато сказал: