— Это ты начала копать и выяснять кто я такой! Зачем ты погналась за мной?!
— Ещё раз прошу прощения за свою любознательность! Я всего лишь хотела получить ответы!
— И что?! Получила? Как тебе, утолил я твою любознательность?
— Не то слово. Знаешь, какой я сделала вывод?
— Ну и какой же? — С издевкой в голосе спросил Док.
Стеф, у тебя последний шанс остановиться. Закрой рот, зажуй обиду в себе как обычно, как делала раньше. Но нет, не могу. Иди нахер внутренний голос.
— Я ненавижу тебя, Джереми-Док! Тебя, и всё, что с тобой связано! — Прокричала я настолько сильно, насколько хватило воздуха в лёгких и добавила шёпотом, — Из-за тебя я теперь ненавижу себя.
И последние слова ранили больнее всего. Но не моё сердце, ведь оно мёртво и ничего не чувствует, не способно больше сделать ни одного удара.
Глава 7
Глава 7.
Двадцать один. Ровно столько размеренных вдохов Док делал в минуту. Его дыхание, которое я слушала уже несколько часов подряд, было, к сожалению, единственным звуком в этом подвале. Ещё одним развлечением в этих четырёх стенах стал его пульс. Семьдесят пять ударов в минуту в спокойном состоянии и сто двадцать шесть после физических нагрузок, которые он выполнял в своей камере, видимо, для того, чтобы скоротать время. Казалось, что я не только слышу как бьётся его сердце, а ощущаю как пульсирует его венка около уха под моими пальцами, налитая венозной темно-алой жидкостью.
От этих мыслей в горле начинал распаляться пожар, поэтому старалась отвлечься на что угодно, посчитать…
Раз, два… Четырнадцать. Двадцать один вдох в минуту. Это сводит с ума.
Мы не разговаривали. Хоть Док и пытался поначалу, но я просто его игнорировала, что очень легко делать, находясь за бетонной стеной. Сна практически не было. Было это особенностью вампира или же моей личной — не знаю. В голове плотно засела лишь одна мысль. Она тяжёлым грузом давила и с каждым часом всё больше — кровь. Воспоминания того, как она мягко обволакивает горло, принося с собой чувство долгожданной лёгкости с нотками эйфории — нельзя было сравнить ни с чем.
Нет, нет, нельзя думать об этом всё время. Надо отвлечься. Интересно, сколько градусов в этой комнате? Я не ощущала холода и старалась разобраться в своих новых вампирских ощущениях. Может, для человека температура в камере показалась бы прохладной. И тогда я стала прислушиваться ещё больше к соседу, чтобы понять, что ощущает его тело, представить, что бы чувствовала я, будь человеком.
Чувства… красочные, яркие, наполненные эмоциями и ощущениями, где-то были спрятаны за кирпичной стеной. Я помню их, помню как они ощущались, но сейчас, сидя в темной камере без понимания, что со мной будет дальше, не чувствую ни жалости к себе, ни тоски по родителям, которые уже наверняка объявили меня без вести пропавшей.
Ничего. Холодно было внутри, а не снаружи. Всё притупилось. На лице маска, которую соткали из полного равнодушия. Вся радость выкачана. И я забыла какова была она на вкус и ощупь. В голове было маниакальное желание получить то, чего я вдруг лишилась любыми способами.
Прошло примерно двое суток после того, как я очнулась. Такие выводы я сделала из-за частоты приходов охранника. Мужчина лет тридцати пяти с идеально ровной кожей и прилизанными тёмными волосами. Он приходил через бесконечное количество часов, принося два куска чёрного хлеба и стакан воды в соседнюю камеру. Был ещё один — рыжий паренёк лет двадцати — его задачей было сопровождать нас до туалета. Конечно же, по отдельности. Когда я в первый раз вышла за пределы длинного тёмного коридора, радости, или подобие её, не было предела. Увидеть что-то помимо четырёх стен. Но она была недолгой, ведь тут же был следующий коридор, с моргающими лампами, ведущий прямо к точке назначения. Когда свет ламп падал на лицо парнишки, я смогла разглядеть весьма миловидное ещё детское личико, на котором причудливо контрастировали яркие веснушки на бледной коже. Неужели я тоже цветом кожи похожа на ходячий труп? Я попыталась с ним заговорить, но он ясно дал понять, что им запрещено вступать с нами в контакт. Несмотря на это, он показался мне… Приятным. Приятным вампиром. Дожили.
— Ласточка, просыпайся!
Я не заметила, как наконец, уснула на этом чёртовом матрасе. В дверях моей камеры стоял тот самый паренёк, широко улыбаясь, сложив руки в штаны.
— На выход, — он метнул головой в сторону двери. — Пора знакомиться с папочкой.
Я послушно поднялась с места и пошла следом за моим охранником. Мы прошли коридор подвала, и не вышли за дверь, как обычно, а завернули направо, где шла лестница наверх. Поднявшись по ней, мы поравнялись. До этого момента я никогда не шла так близко к нему, и сейчас впервые ощутила еле уловимые нотки запаха крови.
Но что-то определённо произошло или должно произойти. Нехорошее предчувствие. Поведение рыжего изменилось. Сейчас он шёл более вальяжно, присвистывая песенку, и не связывал мне руки перед выходом, как это делал обычно. И я решилась начать разговор.
— Ты назвал меня ласточкой?
Парень на миг удивлённо на меня посмотрел, а потом довольно заулыбался, отвечая на вопрос.
— Так тебя прозвал твой папочка. А мы все подхватили.
Моя бровь в немом вопросе взлетела вверх.
— Ну, Алек. Он же тебя обратил.
Я непонимающе посмотрела на него.
— Блин, да ты походу вообще зелёная. Тот вампир, что обращает тебя к новой жизни, становится твоим родителем. У вас с ним образуется особая связь, благодаря которой ты оказываешься в его подчинении.
Этого мне ещё не хватало.
— Но ты не парься. Алек крутой. Он о нас заботится. Мы помогаем ему с бизнесом, он обеспечивает нам защиту и, конечно же, еду, — паренёк нарочно блеснул своим длинным клыком.
— А зачем ты меня к нему ведёшь?
— Он хочет познакомиться с тобой поближе и считает, что ты уже готова к этому.
С каждым метром шаги становились всё тяжелее. Словно я иду по болоту, утопая с каждым движением. Было бы живо сердце, то оно, несомненно, забилось бы быстрее лопастей вертолёта. Мы прошли через железную широкую дверь с множеством замков и оказались уже в жилом помещении. Еще один длинный коридор. Голые стены выкрашены в тёмные цвета, высокие окна занавешены тяжелыми шторами, сквозь которые мне всё же удалось разглядеть ночь на улице, на потолках громадные люстры из стекла. Слишком пафосно и мрачно. Послышалась музыка, отбивающая громкие биты, но она не способна была заглушить вампирскому слуху стоны — мужские и женские.
Мне становится дурно.
Мы подошли в массивной двери из красного дерева. Именно за ней и происходила какая-то вакханалия, от одних звуков которой, у меня подкатывал в горле тошнотворный ком. Тело онемело, превратилось в неподвижную статую. Рыжий паренёк усмехнулся моему застывшему виду перед неизбежным и толкнул ладонью дверь, а другой направил меня вперед.
Внутри было темно. Только прожектора голубых и розовых огоньков, круживших по комнате, освещали её. Она казалась бесконечной из-за потёртых стёкол, из которых состояли стены. Они отражали разноцветные лучи и всё, что творилось в этом зале. На множестве кожаных чёрных диванов, разбросанных по комнате, в расслабленных, полулежащих позах, творилось нечто, представляющее сплошной разврат и бесчинство. Повсюду мужские и женские переплетённые тела, руки ласкающие друг друга и стоны, стоны. Я старалась не смотреть на всё это безобразие, пока рыжий тащил меня вглубь комнаты. Мы остановились у самого огромного красного дивана, расположенном на небольшом возвышении. И тогда я уже не смогла оторвать взгляд от происходящего.
В центре дивана сидел Алек, обнимающий брюнетку, что расположилась справа от него. Он поглаживал её голое бедро, поднимая края платья всё выше и выше. Они целовались, но чмокающие звуки принадлежали не им, а второй девушке-блондинке, чей рот скользил по члену Алека. Самое время было залиться краской и отвести глаза, но меня парализовало, наблюдая за тем, как девушка всё глубже и глубже заглатывала член, и уже совсем взяла его до самого основания, когда из её глаз брызнули слёзы. Блондинка начала отстраняться, когда ей на затылок легла ладонь Алека, надавливая, заставляя взять глубже, быстрее. Девушка начала хрипеть, кашлять, но мужчину мало это волновало. Новый женский стон тронул слух, но теперь он уже принадлежал брюнетке. И когда та откинула шею назад, я поняла, что всё это время Алек не целовал, он пил её кровь. Глаза закрыты, ресницы девушки подрагивали, губки полуоткрыты и из них каждую секунду слетал очередной сладкий стон.