— Эй! — негромко сказал Люк. — Есть здесь кто-нибудь?
Нет ответа.
— Николь, ты здесь? Если здесь, отзовись!
Опять тишина.
Люк прошел вперед, обогнул большую бархатную ширму, отгораживавшую левую половину комнаты, и увидел сестру. Николь стояла, склонившись над низеньким столиком, словно и не слышала, что к ней обращаются.
— Николь!
— Ш-шш! — сказала она, не оборачиваясь. — Не сбивай!
Слегка обескураженный, Люк подошел ближе и заглянул через плечо Николь.
На столике, среди лоскутов светлой и темно-серой материи стояла бутылка темного стекла с неровно отбитым горлышком. В горлышко был вставлен вытянутый кусок колючей проволоки, за одну из колючек зацепилась нитка длинного жемчужного ожерелья. Люк узнал этот жемчуг — розовое ожерелье их покойной матери, фамильное и жутко дорогое. Николь сделала какое-то странное движение руками, потом отступила на шаг и пробормотала:
— Вот так, кажется, ничего.
Она явно говорила не с Люком, а сама с собой. Люк решил еще раз заявить о своем присутствии. Он громко хмыкнул — чуть ли не в ухо сестре — и спросил:
— Это что такое?
Николь наконец соизволила обернуться:
— А ты как думаешь?
— Ну… — ее фантазии всегда ставили тугодума Люка в тупик. Ничего, кроме битой бутылки, почему-то соседствующей с фамильной драгоценностью, он перед собой не видел. Сочетание, на его взгляд, крайне дурацкое, но скажешь такое Николь — засмеет.
Николь выжидательно смотрела на брата.
— Ну… — еще раз начал Люк, мучительно пытаясь хоть что-нибудь придумать, — ну… Какая-то абстракция?
Николь презрительно фыркнула:
— Да уж! Неужели не ясно? Это символ!
— Символ чего? — Люк виновато смотрел на нее, и выражение глаз у него было как у побитой собаки.
— Это будет фотокартина, — сжалилась над ним Николь. — Называется «Гибель принцессы Дианы».
Люк только изумленно вздохнул. Николь пожала плечами:
— Что, неужели совсем непонятно?
— Честно говоря, не очень… А Диана-то где?
Николь хотела отпустить очередную колкость, но потом сменила гнев на милость и коснулась пальцем жемчужного ожерелья:
— Вот.
— А-а, — протянул Люк. — А колючая проволока, значит, Доди?
— Ну! Серый цвет — туннель, разбитая бутылка — машина, — пояснила Николь для глупого братца. Что ж делать, если у Люка отсутствует даже намек на фантазию!
Люк еще раз осмотрел будущую фотокартину, потом взглянул на Николь и робко заметил:
— Тогда бутылка должна быть разбита вдребезги…
— Ничего, и так сойдет!
Николь включила небольшой софит. В мертвенно-синем свете абстракция показалась Люку совсем уж несимпатичной, но на этот раз он благоразумно воздержался от высказывания своего мнения.
— Ты прямо сейчас собираешься это снимать? — поинтересовался Люк.
— Да нет, могу отложить. А что случилось? — Николь продолжала пристально разглядывать свой шедевр.
— Я хотел бы поговорить с тобой. Обсудить одно… ну, в общем, одну вещь.
Николь выключила софит и обернулась к брату:
— Догадываюсь. Что ж, давай поговорим.
Она вышла из-за ширмы и направилась в уголок мастерской, где было оборудовано нечто вроде гостиной. Люк поплелся за ней.
— Кофе хочешь?
— Давай.
Пока Николь возилась с джезвой и спиртовкой (хотя в мастерской были и газ, и электричество, почему-то варить кофе на доисторической спиртовке у художников считалось «шиком»), Люк старательно собирался с мыслями. И лишь когда они оба устроились на мягком кожаном диване с кофейными чашечками в руках, Люк приступил к волнующей теме. Так и не придумав деликатного подхода, он сразу взял быка за рога:
— Мы едем в Москву. Отец сказал мне, что уже заказал билеты.
Рука Николь непроизвольно дернулась, и коричневая жидкость пролилась на джинсы. Николь поставила кофейную чашечку на низенький столик перед диваном и сказала на удивление спокойно:
— Да, я знаю.
Люк поперхнулся от неожиданности:
— Знаешь? Давно?
— Мы обсудили это с отцом вчера.
Обсудили вчера! И даже не сочли нужным пригласить его на это обсуждение! От обиды круглые глаза Люка стали еще круглее, а нижняя губа сама собой выползла вперед. Николь коснулась его плеча длинными холеными пальцами: