— Какой же я дурак! Подожди, я сейчас!
Мгновение — и он исчез в дверях. Лариса выглянула в окно: Андрей вытащил из багажника огромную сумку, в такой сумке мог бы поместиться даже копченый слон.
— Вот, — сказал он, через секунду водружая сумку на стол. — Кажется, я захватил все, что надо для ужина. Надеюсь только, что ничего не испортилось.
— Сейчас посмотрим, — Лариса расстегнула сумочную «молнию». — А ты иди пока, поставь машину в гараж.
Пока Андрей покорно исполнял то, что она велела, Лариса разобрала сумку. Такое впечатление, что он собирался на пикник с кучей гостей. Две бутылки шампанского, две бутылки рейнского белого и одна — ее любимого «Божоле». Куда столько спиртного? В самом большом свертке оказались фрукты: бананы, груши, абрикосы, киви и здоровущий ананас. В отдельной аккуратной корзиночке лежала поздняя черешня, красная и желтая. Далее из сумки были последовательно вынуты: копченая курица, обычный желтый сыр, сыр «Дор-блю», батон хлеба под названием «Ароматный», ветчина со специями, три маленькие баночки горчицы (с травами, с неразмолотыми зернами и с кориандром), большая бутыль кетчупа, консервированный язык, банка маринованных огурчиков и банка соленых маслят, кулебяка и круглый пирог с курагой… М-да, припасов хватило бы для экспедиции к Северному полюсу! А это что? Лариса развернула последний пакет. Ну надо же! Севрюга горячего копчения, нежная, белая с желтыми прожилочками, — уже сто лет такой не ела!
— Ну как, угодил?
Андрей от двери с удовольствием наблюдал, как на Ларисином лице последовательно сменяли друг друга чувства изумления и восхищения.
— Здорово! — весело сказала она, отправляя в рот маленький кусочек севрюги. — Давай скорее есть!
— Подожди. Я тебе сначала дом покажу.
Андрей подошел и обнял ее за плечи. Лариса чуть повернула голову, потерлась щекой о его плечо и промурлыкала:
— Ах, да! Покажи мне скорее свой несравненный дом!
Андрей вздохнул. Все было как раньше. И раньше от перепадов ее настроения у него просто дух захватывало. Лариса легко и без усилий переходила от насмешливого веселья к ласковой обольстительности. За какие-то доли секунды девчонка-чертенок превращалась в соблазнительную женщину. Правда, благодаря этим перепадам иногда возникали бурные ссоры, но за ними обычно следовали та-акие примирения, что Андрей в общем-то и против ссор не возражал.
Он не выдержал — притянул ее к себе, зарылся лицом в мягкие пушистые волосы, пахнущие лесом и солнцем… Она обняла его, прижалась всем телом. Голова у него закружилась, словно какой-то вихрь налетел и смел реальность теплого летнего дня. Реальными были только руки, обнимавшие его, только мягкие губы, покрывавшие короткими поцелуями его лицо и шею, только эти сияющие глаза перед его глазами, так близко-близко… И тогда он сам наклонился и поцеловал ее в губы. Лариса покачивалась в руках Андрея, охваченная внезапной страстью, которая передалась от него к ней, — или от нее к нему? Поцелуй продолжался целую вечность, и Лариса слабела от желания, горячившего кровь. Такое же желание — она знала — сжигало и его. Губы не отрывались от губ долго-долго… Потом Андрей прошептал что-то невнятное, руки его сжимали ее все крепче, крепче… Позабыв обо всем, Лариса бесстыдно прижималась к нему, погрузив пальцы в его волосы и чуть-чуть царапая его. В ответ он только стонал от наслаждения. Их руки, губы, тела, ощущения слились воедино под действием неподвластной им силы. Так простояли они несколько минут, пока Андрей не подхватил ее на руки и не понес наверх, в спальню, как дикий зверь уносит в нору свою добычу.
Владик выскочил из вагона на платформу и уныло огляделся. Дачники, дачники, дачники, и все груженные тяжелой поклажей. Бесконечные сумки-тележки, рассада в ящиках, какие-то саженцы… И сейчас вся эта толпа покатится по асфальтовой дорожке к поселку. Идти в толпе Владику не хотелось, и он решил сделать крюк по лесу. Шесть вечера, уже седьмой, а солнце все еще высоко, просвечивает сквозь листву, путается в ветвях высоких кустов бузины и волчьих ягод, и стволы высоких сосен кажутся от него не коричневыми, а золотыми. Владик шел не торопясь, насвистывая мелодию из «Вестсайдской истории» и сшибая палкой с кустов капельки, оставшиеся после утреннего дождя. Несмотря на отличную погоду, настроение у него было далеко не радужное.
После того утреннего разговора с Ларисой он был сам не свой. Сначала боль была так сильна, что заглушала все остальные мысли и чувства. Потом Владик словно опомнился: да нет, что-то здесь не так, он явно чего-то недопонял. Он, конечно, плохо знал женщин, но уже усвоил, что они часто говорят сгоряча, необдуманно, и нельзя воспринимать их слова слишком серьезно. Даже если судить по его собственной семье. Хоть родители и воображают, что Владик глухой и слепой и никогда не слышит, как они ругаются, — а он на самом деле старался не прислушиваться — кое-что доносилось и до его «второго этажа». Его родная матушка иногда несет такое, что уши вянут и в трубочки сворачиваются. Отец же в таких случаях пропускал ее слова мимо ушей. А отец всегда знает, что делает, знает, как надо поступать. Отцу Владик верил безоговорочно и во всем старался походить на него. Наверное, и в данном случае отец прав. Самая мудрая тактика в отношениях с женщинами — не обращать внимания на их истерические припадки.