Но вот что меня удручает: новое поколение почти профессиональных литераторов совершенно не знает тех, кто был до них здесь и вокруг. Только двух-трех классиков знают, включая скучного и тяжелого Бродского. Может, так оно и должно быть у этого отнюдь не романтичного, очень расчетливого, холодноватого поколения? Как говорится, за что боролись... У нас был враг - партия, узурпировавшая всю власть, диктовавшая абсолютно все, вплоть до того, какой формы должны быть пуговицы, и ее верный слуга - цензура. У молодых же ныне нет никакой бури, которая секла бы им лицо. И даже церковь с ее заповедями не указ - крестики надеты лишь для красоты.
Ну и что с ними делать? Пусть растут как хотят? Пусть с холодной усмешкой зачеркивают все и вся? Переубеждать смешно. И нет ли в нашем старании внушить им некое уважение к ушедшим и уходящим, о которых они знать не знают (назову хотя бы Юрия Казакова и Виктора Соснору, Ярослава Смелякова и Юрия Левитанского) - нет ли в этом смешного и нелепого желания продлить свою эпоху, в которой нам было интересней? Не скажу уютней - страшнее, но интересней. Иная книжка вызывала волнение в народе, как вызывает волнение в народе землетрясение. Иная строчка за двое-трое суток облетала всю страну... Сегодня только самоубийство поэта может на секунду остановить быстрые шаги читающей публики. Вот - почитали Бориса Рыжего, покончившего с собой, - и тут же забыли...
Очень хотел бы надеяться, что Виктор Петрович Астафьев избежит забвения - слишком глубоко он задел душу народа, слишком всерьез веровал в художественное, яркое слово. Может быть, хотя бы к его книгам мы привьем любовь у нового поколения в Сибири... и в частности, в лицее.
БОЛЬШЕ, ЧЕМ ПОЭТ
Помню, покойный Константин Симонов сказал на своем банкете: до сего дня я работал на себя, а теперь, оставшуюся часть жизни, буду работать на других, на вас, мои друзья. Никак не сравниваю себя с этим многажды лауреатом Сталинской премии, да и в самом деле великим человеком, но могу сказать так: не написав того, о чем мечталось, я слишком рано, наверное, начал работать на других. Журнал "День и ночь" отнял у меня не 11 лет, а, пожалуй, в два раза больше. Да и депутатство в горбачевском Верховном совете, когда практически никаких прав у нас не было, все в руках политбюро, а люди поверили, и два с половиной года мы что-то пытались делать, помочь ветеранам, больным, репрессированным...
Сделали только одно - сломали рога КПСС. Кажется, только с седьмого захода... И казалось бы, все видели: к т о расколол СССР, к т о ради власти шел на все... И все равно - до сих пор чувство вины в каждом из нас. Отсюда - самоуничижение в самой открытой форме литературы - в стихах.
Но, с другой стороны, никто из поэтов, которых я обожаю, никогда не хвастался своей судьбой - ни Лермонтов, ни Блок... ни Астафьев.
ЗАВТРА
Мои планы? Дописать романы "Зерцало юности" и "Война с Москвой". Мои надежды? Может быть, наконец, и в Красноярске поставят мои пьесы. С ТЮЗом не получилось... менялось руководство... а мюзиклы я не пишу... Кстати, моя лучшая на сегодня пьеса "Страшная сказка про любовь", как мне сообщили, идет в Волгограде и Чебоксарах... А в Чите - "Стая, скованная цепью" - про декабристов... А в Москве сейчас в двух театрах рассматривают возможность постановки пьесы про ветеранов войны "Вниманию отдыхающих"...
А стихи - пишутся по слову, по строчке, по строфе днем и ночью, наяву и во сне... пока жив.