– Ведь она тебя унижает! Что за дружба такая странная, никак не пойму.
Я сжала кулаки, чтобы не дать выход нахлынувшей ярости. Сейчас как выкрикну в лицо матери какие-нибудь жуткие ругательства – так уже бывало не раз. А может быть, и разобью что-нибудь. И потом уйду, хлопнув дверью, во двор.
Но мать вовремя метнулась на кухню снимать с плиты чадящую сковороду. И уже оттуда донеслось привычное: «И зачем я тебя родила?» Хоть бы пластинку сменила, что ли.
– И кстати, верните лифтеру инструмент, который вы сперли. Пока он не обратился в милицию… И поживей!
Тот, кто видел картину Сальвадора Дали про сон за секунду до пробуждения, ну, ту, где в ухо спящему человеку жужжат, рычат и трубят пчела, тигр и слон, поймут состояние, в каком я выудила из коробки палочку лифтера. С омерзением бросив ее на пол, как змею, я выскочила на лестницу.
– Сама неси! – крикнула напоследок.
Не помню, сколько прошло часов, прежде чем я встретилась с Аппатимой.
Кажется, было уже десять. В освещенном фонарями сумраке курсировали редкие прохожие. Звуки их шагов по неровному, присыпанному гравием асфальту казались скрипом и шелестом теней. Шаги заглушал торжественный голос диктора Центрального телевидения: у кого-то было открыто окно, и хозяева квартиры, включив телевизор на полную катушку, слушали программу «Время». В углу площадки прильнули друг к другу сжавшимися тенями старшеклассник и старшеклассница; они приходили сюда каждый вечер.
Да и я сама, наверное, была похожа на призрак, а Мурзик, услужливо следующий рядом со мной, нога к ноге, вероятно, думал, что я проглотила черную собаку и теперь та поселилась у меня внутри.
В продолжение этого вечера, который явно не задался, я совершила много славных дел: доставала из развороченных нор больших зеленых ящериц и играла с ними, а Мурзик лежал рядом и грустно поглядывал исподлобья, переводя время от времени слезящийся взор на заходящее солнце; отпускала ящериц, оторвав у них на память хвосты – на их память; забрасывала хвосты в камыши и открытые окна квартир на первом этаже. Потом я переместилась к роскошному саду, который вырастил позади соседнего дома офицер запаса, про которого говорили, что он куркуль. Я не знала значения слова «куркуль», но огражденный высоким железным забором с колючей проволокой поверху громадный кусок земли с аккуратно подрезанными яблонями, айвовыми и инжировыми деревьями, с выложенным голубым кафелем круглым бассейном в центре и росшей около него пальмой с трепетно-изысканными ветвями-опахалами казался среди прочих небрежно огороженных участков каким-то заморским, а следовательно, чужеродным, оправдывающим те укоризненные интонации, с которыми произносилось слово «куркуль». Воспользовавшись сумерками, я прошлась по саду куркуля, как татаро-монгольское нашествие: открутила от забора, чтобы перелезть через него, не только часть проволоки, но и виноградную лозу, повыбивала ногой все подпорки из-под каких-то неизвестных растений. Заодно зачем-то вытряхнула вместе с землей из цветочного горшка фикус и бросила его в бассейн, а после принялась ожесточенно срывать крошечные зеленые яблоки и кидать их через забор к лапам молчащего в темноте Мурзика.
Под конец я сорвала приглянувшуюся мне пальмовую ветку, чем-то похожую на хвост павлина, и теперь решительно шагала, помахивая ею, по направлению к своему подъезду.
Но дорогу мне преградила внезапно материализовавшаяся из ниоткуда Аппатима.
– Прогуливаешься? – спросила она не предвещающим ничего хорошего, делано-равнодушным тоном, чеканя каждый слог.
Фигура ее сливалась с растущими вдоль подъезда декоративными кустами в человеческий рост, высаженными жителями нашего дома.
– А чего тут такого? – машинально ответила я в тон, не сбавляя шага. – Некогда мне. Ночь на дворе!
– Получай! – звонко крикнула Аппатима, и позвоночник в районе поясницы пронзила запредельная, рушащая все связи с действительностью боль.
Сознание мое на несколько секунд погрузилось в полную темноту, я только молча и бессильно глотала ртом воздух. В этом жутком состоянии я все же попыталась дотянуться до сомкнутых кустов, среди которых притаилась фигурка Аппатимы.
Провал. Потом я оперлась на руку тети Тамары, которая появилась, будто из-под Земли, с фонариком в руке, луч которого полоснул по кустам, высветив стремительно унесшуюся в свой подъезд девчонку.
– Я так и знала, что это была дочь Трифона, – решительно сказала тетя Тамара. – Она и моего ребенка сегодня покалечила. Исцарапала, дура такая, моей Регине лицо. Мы с тобой завтра в милицию пойдем.