Узнал.
Пристальный взор, кажется, прожигает кожу. Обдает огнем, сковывая.
Даже со сцены я вижу, как Мирон недоволен. Как напряжено его красивое лицо.
«Никогда больше не попадайся мне на глаза!» – шипел он в тот день, когда все случилось. И я нарушила его приказ.
Только мелодия, что звучит в ушах, перемешиваясь с гулким стуком сердца, и необходимость закончить выступление не дают мне сойти с ума.
Я бы рада не смотреть на него. Отвернуться. Но не выходит.
Никогда не могла устоять перед ним. И сейчас не могу.
В груди так больно клокочет, что хочется разрыдаться.
Надрывное пение, что так подходит этой трогательной композиции, вовсе не сценический эффект. Это мое горе рвется наружу. Буквально выворачивает изнутри.
Это мне Мирон обещал любовь, мне обещал шикарную свадьбу, мне дарил ночи безудержной страсти, а теперь взглядом готов уничтожить. Переломить. Растоптать последние капли надежды, что еще теплились внутри моего израненного сердца.
Я спешно удаляюсь со сцены. Мне не хватает воздуха. Удушье кажется таким сильным, что я невольно хватаюсь за горло.
Мне бы только пережить этот вечер, а потом все наладится. Я знаю, что наладится. Уверена. По-другому и быть не может.
Ради сыночка на все готова, даже терпеть эту неуемную боль в сердце, что беспощадно рвет его на части. Снова. Как и год назад.
– Что-то случилось? – обращается ко мне взволнованная администратор.
– Нет, все в порядке, – отзываюсь я, натягивая вымученную улыбку.
– Хорошо, если что-то понадобится, ты только скажи, – уверяет она. – Сейчас есть еще минут двадцать до следующего выхода, можешь отдохнуть в гримерке.
– Благодарю, – произношу как можно более спокойно, чтобы не выдать своего реального состояния.
Бежать. Вот чего мне хочется. Скинуть платье, туфли, укутаться сильнее в свои мамские тряпки и нестись со всех ног подальше от этого места.
В зеркале гримерной на меня смотрит совсем другая девушка. Элегантная, стильная, роковая красотка с темными, как сама ночь, волосами.
Я уже и забыла, что была такой.
Сейчас нет ни времени, ни сил, ни желания наряжаться. Денег для этого нет тоже. Пучок на скорую руку, свободные джинсы и футболки из хлопка – вот, пожалуй, мой идеальный ежедневный образ.
Когда Мирон вышвырнул меня, я осталась без средств к существованию.
Катя негодовала. Пыталась уговорить меня подать на Богданова в суд, назначить алименты на содержание меня и малыша, а, учитывая его баснословные доходы, этих средств с лихвой хватило бы на все.
Но я не хотела, чтобы между нами было хоть что-то общее. Со своими связями и деньгами, отец моего ребенка мог запросто выставить меня мошенницей или забрать Макара, а новых, убивающих душу потрясений, мне не хотелось.
– Зачем ты это сделала? – громоподобный рык раскатывается по маленькой комнатке, вынуждая меня вздрогнуть.
Когда он вошел? Я даже не заметила...
– Отвечай! – командует мужчина, стоя позади меня.
Я смотрю на его отражение в зеркале и… Мысль о том, что все происходит на самом деле, жжет изнутри. В памяти спонтанно возникают образы из прошлого. Наша любовь. Страсть. И тот роковой день, когда от отчаяния я готова была продать душу Дьяволу, лишь бы вернуть все назад.
Фантомная боль, что весь этот год была моим бессменным спутником, становится довольно ощутимой, сжимает сердце так, что завыть хочется.
– Я говорю с тобой, Аня! – Мирон начинает терять терпение. Темные глаза вспыхивают яростью. Она плещется там, как бушующий шторм в почерневших волнах разгневанного океана.
– Я не знала… – не могу узнать свой голос. Это просто стечение обстоятельств, но Богданову не доказать.
– О моей свадьбе знали все, – цедит он. – И ты знала.
– Я не…
Мирон не дает мне договорить. Он хватает меня за плечо и дергает на себя, заставляя повернуться к нему лицом.
Господи. Вот он. Богатый. Известный. Красивый до безумия. Стоит передо мной, будто и не было никакой разлуки. Будто чей-то коварный план не стал причиной краха наших идеальных, как я когда-то думала, отношений.
Его запах пьянит. Близость тела рвет в клочья. И выйти победителем в этой схватке у меня не получится.
– Я оценил твои старания. И гости оценили. Только испортить мою свадьбу не позволю, поняла? – сказать, что Богданов сильно недоволен – ничего не сказать.
– Я же говорю, что не знала, – собирая последние силы, стараюсь переубедить его.
– Врешь, – Мирон притягивает меня ближе. Носом утыкается в шею и шумно втягивает воздух.
У меня внутри все замирает. Я даже не дышу. От шока не могу вымолвить ни слова.