Я так давно не плакала. Все казалась себе сильной. Очень хотелось такой быть, и я давила любое желание пустить слезу еще в зачатках, а сейчас их уже невозможно остановить.
Набираю в грудь побольше воздуха. Снова обращаю взор в сторону своего подъезда.
Никого.
Мужчины ушли. Слава Богу!
Я жду еще немного. Совсем чуть-чуть. Осматриваюсь, чтобы убедиться в том, что страшилы не вернутся, и не поджидают меня где-нибудь в кустах.
Месяц назад у нас с сыном уже был опыт общения с этими людьми.
Они разгромили нашу квартиру прямо на моих глазах. Сказали, что это лишь предупреждение. «Безобидные показательные выступления, – хмыкнул один из уродов. – Чтобы собирать бабло было веселее».
Меня передергивает, когда я вспоминаю тот день. Именно тогда я узнала, что банк продал мой долг коллекторам, и что те не церемонятся ни с кем, ни с женщинами, ни с детьми.
Убедившись, что путь домой свободен, бегу к подъезду.
На полпути меня окликает соседка, баба Маруся.
– Анечка, подойди, – зовет она с лавки.
Из вежливости приходится отклониться от маршрута.
– На вот, – женщина сует мне в руку смятую купюру, – купишь себе чего-нибудь, или памперсы Макарке.
– Вы что, теть Марусь, не надо! – отшатываюсь от нее, как от огня. И неудобно, и стыдно очень.
– Дают бери, бьют – беги, знаешь такое? – соседка не отстает. – Мне всего хватает, а вам питаться надо хорошо. Не спорь. Могла бы, дала бы больше.
Сгорая от стыда, беру у добродушной старушки смятую купюру. Деньги мне, действительно, очень нужны.
– Я верну, – обещаю ей. – Как только заработаю, сразу отдам.
– Беги к сынульке, – она машет на меня рукой. – Он заждался, поди.
Наспех убираю пятьсот рублей в кошелек. Сегодня я богата. Если можно так сказать.
Наша квартира находится на третьем этаже старенькой пятиэтажной хрущевки.
Успеваю подняться только до второго, как на моем пути возникают знакомые физиономии.
– Ну, привет, Анна Сергеевна. Давно не виделись.
ГЛАВА 3
Аня
Я замираю на месте. Страшно до жути.
Перекосившиеся в ухмылке морды бритоголовых вселяют ужас.
– Иди, иди сюда, – зовет один, маня меня пальцем.
Продолжаю стоять, будто к полу меня приклеили.
Что они сделают со мной? В прошлую нашу встречу обещали голову открутить, если я не достану денег. Только где их взять?
Один из уродов делает два шага мне навстречу, хватает за руку и дергает на себя.
И без того частый пульс теперь просто зашкаливает.
Мне не хватает воздуха, потому что страх сковывает все органы, и сделать вдох нет никакой возможности.
– Думала, сможешь бегать от нас вечно? – хрипловатый низкий голос слышу откуда-то издалека. – Хотела поиграть? Так давай! Игры мы любим.
– Отпустите, – произношу так громко, как только получается.
– Отдашь долг – можешь валить на все четыре стороны, а пока: наши рожи будут твоим самым страшным кошмаром, усекла?
– У меня пока нет денег, – дрожащим голосом лепечу я. Во рту сухо и губы, кажется, уже потрескались.
– Ты, наверное, плохо понимаешь, малышка, – начинает тот, что стоит в стороне. Он хищно скалится, точно прямо сейчас задумал что-то ужасное. – Мы ни с кем не церемонимся, и с тобой не станем. Не будет бабла, заберем у тебя сына, а сама пойдешь проценты в клубе отрабатывать. И будешь пахать там до тех пор, пока не соберешь всю сумму. Ты баба зачетная, спрос на тебя нехилый будет.
Снова эта ухмылочка. Грязная. Сальная. Неприятная до того, что тошнить начинает.
Леденящая волна ужаса прокатывается по спине, когда коллекторы грозятся забрать Макара. Не отдам. Костьми лягу, но сынишку забрать не позволю. Они понятия не имеют, на что способна мать ради защиты своих детей.
Плевать, что будет со мной, лишь бы Макарке ничего не угрожало.
– Сумку проверь, – командует мужчина своему коллеге, что удерживает меня на месте.
Тот быстро выхватывает из моих рук маленькую сумочку. Это единственное, что осталось со мной в тот день, когда Мирон бросил меня. Короткое вечернее платье, туфли на каблуке и этот вот клатч.
Я не сопротивляюсь. Смысл? Приложат ведь здоровенным кулаком и деньги заберут все равно. А мне сейчас, главное, отвести удар от сына.
– Сколько там? – интересуется тот, что дальше, пока напарник изучает содержимое моего кошелька.
– Пять семьсот, – заключает он.
– А говоришь – денег нет.
Молчу. Их и, вправду, теперь нет.
Ставший бесполезным клатч, летит на грязный пол лестничной клетки, как и кошелек из красной кожи.