— К этому бабнику? Он же ни одной юбки не пропускает.
— Мы с ним нашли общий язык. Черт, Ника, меня и так тут всерьез не воспринимали, а теперь такой скандал! Лариска твоя растреплет по всему банку, еще и приукрасит. Все, уйди с глаз моих! — Аня еще раз полыхнула на меня взглядом и уткнулась в монитор, давая понять, что разговор окончен.
Мне ничего не оставалось, как покинуть приемную и вернуться к себе. Щебетание из кабинета было слышно аж коридоре, но все разом замолчали, стоило мне открыть дверь. Вот так, в тишине и под оценивающими взглядами, я и прошествовала на свое рабочее место.
Всю неделю картина неоднократно повторялась — едва я заходила в помещение, разговоры стихали и девчонки, с поразительным усердием, начинали клацать по клавиатурам и щелкать мышками. И со мной разговаривали только по работе — будто исключили из «своих». Шуточки и посиделки за чаем стали проходить мимо меня, и даже Лариса вышла из роли доброй наставницы — избегала контактов, кроме служебных и совсем не улыбалась.
Я решила просто выждать, пока страсти утихнут, и вела себя тише воды, ниже травы. Но когда краем уха услышала, что девчонки в выходные собираются на боулинг и сомневаются, приглашать ли меня, решила предвосхитить неловкую ситуацию и демонстративно позвонила маме, с заявлением, что приеду «на картошку» уже в пятницу вечером.
Попасть в Укуровку можно было тремя способами: поезд плюс маршрутка, автобус или автомобиль. По понятным причинам последний вариант отпадал. Первый вариант был удобнее всех, потому что с водителем маршрутки можно было договориться и доехать почти до самого дома, но это был местный рейс от районного центра по деревням, а в сам районный центр можно было попасть только поездом, расписание которого не поддавалось моему пониманию. То в четные дни, то в нечетные, но каждый раз, когда мне нужно было уехать, день был не тот. Поэтому оставался автобус, который делал остановку на отвороте с трассы, прямо под указателем «Укуровка 4,5 км.».
В пятницу я заявилась на работу во всеоружии — с дорожной сумкой и сменной одеждой, чтоб переодеться перед поездкой. И отпросилась уйти пораньше — до остановки автобуса еще предстояло добраться. А потом четыре часа изучала угрюмый осенний пейзаж за окном, вяло отбиваясь от разговора о внешней и внутренней политике, в который меня пытался втянуть сосед по креслу, потягивающий пиво из пластиковой полторашки.
Встречал меня брат на мотоцикле — автомобиль ему еще не доверяли, а отчим уехал на вахту, поэтому я домчалась с ветерком, и успела ощутимо продрогнуть, хоть и пряталась от потоков прохладного вечернего воздуха за широкой спиной. По-хорошему и мотоцикл старшекласснику доверять не стоило, но кто в деревне обращает внимание на такие условности?
— Ой лапонька моя, — бабулин голос встретил меня одновременно с ароматом пирожков, пропитавшим весь дом, — а исхудала-то как! Ничего поди не ешь в своем городе?
Несмотря на довольно поздний вечер, шансов лечь спать без плотного ужина у меня не оставалось — голодным от бабушки еще никто не уходил. Братцы, схватив по пирожку, умотали по своим подростковым делам, а меня усадили за стол и принялись вываливать скопом все местные новости.
— Иришка теть Машина в пед поступила. А Мишка твой невесту из города привез, — доливая чай в третий раз, сказала мама, явно изучая мою реакцию, — на той неделе поженятся, жить здесь будут, у Петровых бабкин дом купили.
— Совет да любовь, — я только фыркнула на эту новость — вихрастый конопатый парень со времен школы превратился в добродушного увальня и перестал быть героем моих грез.
— Ну ладно, девоньки, мне пора на боковую, а вы секретничайте тут, — бабушка еще раз меня расцеловала и удалилась в свою комнату.
Я проводила ее взглядом и повернулась к маме, лицо которой стало непривычно серьезным. Она сидела, сцепив руки в замок, с неестественно прямой спиной и смотрела прямо на меня, почти не мигая.
— Вероника, — ее голос дрогнул, — твой отец хочет с тобой познакомиться и наладить отношения. Я дала ему номер.
— В смысле? — я чуть не захлебнулась чаем от таких новостей, — я не поняла, ты с ним общаешься? Как он тебя нашел? И откуда вообще обо мне знает?
— В интернете. Я же веду страничку, фотографии выкладываю, — мама вздохнула и опустила взгляд, изучая пустую кружку с налипшими на стенку чаинками, — он гордится, что у него такая замечательная дочь выросла.
— Гордится значит, — я не могла уложить в голове услышанное, — интересно получается, спустя двадцать с лишним лет он вспомнил твое имя? И даже разыскал. После единственной-то «вспышки страсти»!
— Ника, мы полгода встречались, — мама вновь посмотрела на меня каким-то потерянным взглядом, — его родители были против, нашли ему жену из своих. Он не мог пойти наперекор семье. У них свой менталитет, понимаешь?
Но я не понимала. Случайный залет после мимолетной связи — понимала, а как можно простить такое предательство — нет.
18. Раздрай
В город возвращалась в еще более растрепанных чувствах, чем в пятницу его покидала. Я привыкла считать себя только маминой дочкой, и внезапный отец в устоявшуюся картину мира не вписывался. Да, отчим — отличный дядька, который не делал отличий между мной и своими сыновьями, но я всегда знала, что он мне не родной. И как это не понять, когда ты единственная кареглазая брюнетка в семье русых и рыжих? Одна соседка даже шутила, что меня маме цыгане подкинули.
Мысль, что являюсь маминой «ошибкой молодости», я давно приняла, и даже отчасти понимала — юность, гормоны, красавчик, вскруживший голову наивной студенточке. Сама была близка к этому на первом курсе, но, как говорится, бог отвел. А узнать, что этот красавчик сбежал от ответственности, пойдя на поводу у семьи, бросил беременную девушку без помощи и поддержки, оказалось, мягко говоря, неприятно. И еще более неприятно осознать, что мама его простила и оправдала, а теперь ожидает того же от меня.
— Дай ему шанс, — сказала она проникновенно, — в юности все ошибаются.
Шансов давать я не собиралась, но все же пообещала ответить, когда он позвонит. И теперь в моем телефоне красовался новый контакт. Гамлет Овсепян. Какое счастье, что мама дала мне отчество по деду и свою девичью фамилию!
В общежитие вернулась уже поздним воскресным вечером, коридор был пуст и свет горел только в одном конце — у туалетов, поэтому ничего подозрительного я не заметила, пока дверная ручка не выскользнула у меня из руки, оставив на ладони жирный скользкий след. Не успев сообразить, что делаю, поднесла руку к лицу и понюхала. Воняло прогорклым жиром. Включив свет в комнате, я обнаружила, что жиром намазана вся дверь и даже порог.
Сумка, выпавшая из руки, хлопнулась об пол, а я упала на пуфик, чувствуя, как пылают уши и щеки. Сердце заполошно билось, отдаваясь шумом в голове, и я чуть было не уткнулась лицом в ладони, но отвратительный запах вернул меня в адекватное состояние. В комнате нашелся слегка початый рулон бумажных полотенец, поэтому большую часть липкой гадости удалось вытереть, но все равно жидкости для мытья посуды ушло немало, а тряпку пришлось выбросить.
Уборку я закончила поздно, к тому же сильно вымоталась из-за поездки и душевного раздрая, но уснуть долго не удавалось. В голове вертелась одна мысль: «Надо съезжать!». Но куда? В общежитиях сейчас маловероятно найти место — начался учебный год, везде студенты. Да и времени это может занять немало. Снимать квартиру? Почти везде нужно сразу внести двойную, а то и тройную оплату в качестве залога, а средств у меня, как всегда, впритык. Проситься к Свете? Максимум на пару ночей, да и то, непонятно, как Виталя может отреагировать на мое присутствие.
Только под утро я забылась тяжелым сном, в котором пыталась от кого-то убежать, ноги с каждым шагом тяжелели и не хотели отрываться от земли, а неведомое зло дышало в спину. Неудивительно что проснулась в холодном поту почти за час до будильника. Ко всем переживаниям добавилась еще и боль — погода за окном стремительно портилась, и ушибленная голова реагировала на перепады давления.