А на улице меня оглушило. Это был уже не легкий дождик и даже не ливень, а настоящий водопад, грохочущий по козырьку над крыльцом и стекающий с него сплошной стеной. Некоторое время стояла и просто наблюдала, как пузырятся лужи, ежась и вздрагивая от холодного воздуха и отскакивающих от бетона капель.
Набравшись смелости я раскрыла зонт и шагнула вперед, под тугие струи, прогибающие хлипкий нейлоновый купол, захлестывающие под него, бьющие ледяными розгами по открытым лодыжкам и икрам. Из кармана, прорываясь сквозь шум дождя, раздалась протяжная трель мобильника. Давыдов.
— Вероника Сергеевна, вернитесь обратно в офис, пожалуйста.
Неужели что-то забыла? Что за день! Что за жизнь, черт побери! Хлюпая носом и намокшими балетками, вернулась в здание. Наверняка второпях что-то опять напутала, ведь только нагоняя мне не хватало для полного счастья. Оставляя мокрые следы на полу, дошлепала до кабинета начальника, и открыла дверь. Никого.
— Вероника, идите сюда, — раздался голос со стороны кухни, и я последовала в ее направлении, прислушиваясь к уютным звукам застолья и уже догадываясь, что отчитывать меня никто не собирается.
Коллеги время даром не теряли и успели накрыть поляну — прямо на разделочной доске лежало нарезанное тонкими ломтиками сало, в больших плоских тарелках огурцы и яблоки. Небольшой обеденный уголок был рассчитан на шестерых, и с трудом вмещал всех, кто тут оказался. Роман Анатольевич, представители бухгалтерии — Марина Витальевна и Таня, Анечка, глядящая на меня волком, Троегоров, почему-то без пиджака, тощий сисадмин Дима.
Мест за столом не хватило, и кто-то принес из нашего кабинета два стула для посетителей, которые стояли чуть в стороне. На одном из них, с царственным видом, восседала Надежда Алексеевна в своих неизменных стрекозьих очках, и задумчиво прихлебывала кофе из чашки с эмблемой банка.
— В такой ливень выходить страшно. Просто Армагеддон какой-то! — главбух, видимо, как и я, успела выскочить на улицу — ее волосы, всегда гладко зачесанные, распушились, и окружали голову легким белесым облачком, а в углу, где стоял знаменитый зонт-трость, которого хватило бы на пятерых, уже натекла небольшая лужа. Свой я поставила в тот же угол, и уселась на свободное место рядом с архивариусом.
— О, слушайте, на Ярославского маршрутка утонула, — Дима оторвал нос от своего телефона и обвел нас всех шокированным взглядом, — люди через люк выбирались.
— То есть как утонула? — я опешила, ведь именно по этой улице добиралась домой, — по пути на Черемушки?
— Да, там такой поток, что машины встали, а маршрутка как раз в самом низу была, вот, смотри, — он развернул видео на весь экран и протянул ко мне телефон.
Зрелище пугало. Салон, наполняющийся стремительно прибывающей грязной водой, люди в промокшей одежде, по сиденьям выбирающиеся на крышу. Как хорошо, что я задержалась, иначе сейчас была бы там. Еще и юбку сегодня нацепила, ту самую, синюю. Нарядилась.
Я машинально поправила складки на ткани, любуясь цветом, вытянула ноги вперед, посмотрела на промокшую обувь и протяжно вздохнула. Будет чудом, если подошва не отклеится после очередного купания.
— Вот, все как-то повода не было открыть, — раздался знакомый бархатный голос.
Я подняла голову и увидела Дениса. Одной рукой он держал за горлышко бутылку коньяка, а другой гитару. Верхние пуговицы его рубашки были расстегнуты, а рукава подвернуты до локтя. И этот взгляд, застывший на моих коленках…
— Ой! Я, кажется, заняла Ваш стул, — меня подбросило, как пружиной.
— Сидите-сидите!
Денис Владимирович, наконец, посмотрел в мое лицо и резко развернулся. Сделал два шага в обратную сторону, потом вернулся, поставил коньяк на стол, передал гитару Давыдову и снова ушел. А я плюхнулась обратно и на некоторое время зависла, пытаясь понять, привиделись мне эти осоловелые глаза или нет. Хотелось отнести его взгляд и рассеянность на свой счет, но, похоже, причина куда банальнее — под столом стояла уже пустая бутылка.
20. Гитара
Директор вернулся через пару минут с еще одним стулом и встал в проходе, оглядываясь в поисках подходящего места. К этому моменту бутылку коньяка уже вскрыли и разлили по разномастным чайным чашкам. Аня где-то нашла лимон, а Марина Витальевна решила показать кулинарный мастер-класс и нарезала его на тонкие ломтики, посыпая каждый молотым кофе, и убеждала всех, что это лучшая закуска к благородному алкоголю.
— Вероника, ты бы разулась, неприятно же в мокром, — Надежда Алексеевна, задумчиво осмотрев промокшую обувь, повернулась ко мне и взглянула поверх очков, — у меня в архиве тапочки есть, пойдем.
Я поблагодарила и последовала за ней, а протискиваясь к выходу мимо Дениса, не удержалась и легонько, будто нечаянно, провела рукой по его спине и пошла дальше, не оборачиваясь. Пьян он или нет, от того взгляда в груди потеплело, словно я уже хлебнула обжигающе-терпкого янтарного напитка, а где-то в животе поселилось сладкое чувство предвкушения. Наверное, все-таки, на подчиненных так не смотрят.
— Держи. И носки надень, а то простудишься, — замечтавшись, я не заметила, как мы дошли, и очнулась уже между стеллажей, где архивариус протягивала мне полосатые радужные гольфы и домашние тапочки, размера эдак сорок второго, — Ты где пряталась? Думали, что ушла уже, а потом Анна увидела твой зонт в окно.
— В лифте. Представляете — он встал и не реагировал. И телефон не ловит, — я пожала плечами, пытаясь показать все недоумение по поводу происшествия.
— Там датчик веса барахлит. Попрыгать надо, чтоб поехал.
Представив, как эта дородная элегантная дама подпрыгивает в лифте, я хихикнула, но осеклась, напоровшись на строгий взгляд, и стала спешно переобуваться. Грубоватая шерсть приятно покалывала лодыжки через капрон, разгоняя кровь, а шлепанцы, благодаря носкам, не грозили слететь с ноги при каждом неловком движении. Эта непрошеная, почти материнская, забота, казалось, что-то надломила внутри — в последнее время я старалась затолкать эмоции и чувства поглубже, чтоб разобраться с ними потом, а теперь, всего лишь из-за вовремя предложенных полосатых носков, вся лавина переживаний накрывала меня, заставляя почувствовать себя маленькой и жалкой.
— Спаси-и-ибо! — собственный голос вдруг показался неприятно писклявым, а глаза защипало. Я опустила голову, стараясь спрятаться за выбившимися из пучка прядями. Пожалуй, стоит остричь челку, за ней делать это будет легче.
— Ну что ты, девочка, — Надежда Алексеевна нерешительно похлопала меня по плечу, явно смутившись этим проявлением слабости, — все в порядке?
— Все нормально, — противореча собственным словам, я отрицательно замотала головой, силясь сдержать подступающие слезы, — простите.
— Вероника, если нужна помощь, или просто захочешь поговорить, ты знаешь, где меня искать. Я серьезно, — она еще раз похлопала меня по ссутуленной спине, отвернулась, и тут же начала суетиться, хлопая какими-то ящиками.
К моменту, когда я сумела взять себя в руки и успокоиться, Надежда Алексеевна извлекла из своих закромов и всучила мне кипу рекламных газет. Балетки, набитые мятой бумагой, отправились сушиться на батарею, а мы вернулись к повеселевшей компании, распевающей песню про город Сочи и девушку в синем платье, которую было слышно еще из коридора.
Все еще немного пришибленная, я плелась вслед за архивариусом, и вошла на словах «…пейзажа краше не могу пожелать я…», невольно примерив на себя образ лирической героини. Пусть не платье, но юбка у меня синяя, а за окнами почти что море. К сожалению, очарование момента тут же нарушил бесцеремонный сисадмин.
— О! Элгэбэтэшные носки! — Дима, взглянув на мои ноги, весьма оживился и расплылся в улыбке, демонстрируя выбившийся из строя и слегка торчащий верхний зуб.
Естественно, после такой реплики, вслед за ним, на меня посмотрели все остальные — и Аня, и Троегоров, и Таня, уже успевшая пересесть от своей подружки поближе к директору. На мое, между прочим, место. Даже Денис Владимирович оборвал песню на полуслове, накрыл ладонью струны, и, второй раз за вечер, уставился на мои ноги.