– А что в этом такого?
Она так спокойно говорила об этом, словно две женщины, живущие в одиночестве на краю Нью-Мехико, не такое же диво, как и снег, выпавший в августе.
– Должно быть, тяжело вам приходится, мэм.
– Да, иногда даже чертовски тяжело. Впрочем, нам помогают. Мы нанимаем работника, чтобы вспахать землю по весне, а осенью он же присылает своих сыновей – помочь с жатвой, с яблоками, ну и так далее.
Две женщины и один временный работник! Это звучало невероятно даже для Чарли, привыкшего, кажется, ко всему. Впрочем, если что и занимало по-настоящему его мысли сейчас, так это рука.
Чарли что-то нечленораздельно промычал, надеясь, что это сойдет за проявление его неподдельного интереса. На самом же деле приближалась страшная минута, когда откроется вся правда о его раненой руке, и Чарли из последних сил старался сохранить спокойствие. Он не имеет права раскисать, сколько бы ни била его жизнь в последнее время. Ведь поди же, по милости божьей он прошел всю войну без единой царапины, а сегодня ночью так глупо попался.
Интересно, что сталось с его товарищами? Да что угодно! Каждого из них он любил как брата, и при этом был не настолько глуп, чтобы не понимать: без него команды не будет. Тревога за судьбу товарищей отвлекла на время мысли Чарли от тупой боли в руке.
– Садитесь сюда, – сказала ему Одри повелительным тоном и указала на стул рядом со столом.
Чарли уселся и обвел взглядом кухню.
Да, чистота здесь была как в настоящей операционной – нигде ни пылинки. Впрочем, это не слишком удивило Чарли – ведь идеальная чистота на кухне – дело чести для каждой женщины. Разумеется, кастрюли и сковородки выстроились над очагом стройными рядами. Блестела на полках посуда, сверкали из глиняного кувшина надраенные ножи и вилки, а сам стол, за которым сидел Чарли, был покрыт дешевенькой вытертой клеенкой. На столе не было ничего, кроме двух кувшинчиков: яблоневые веточки в одном и букетик полевых цветов во втором.
“У мамы на кухонном столе тоже всегда стояли цветы, – невольно подумал Чарли. – Она всегда говорила, что они ее успокаивают”.
Сентиментальные воспоминания вдруг нахлынули на Чарли, и он не без труда справился с неожиданным приступом ностальгии. К чему эти грустные мысли? Те дни прошли, миновали навсегда, и ничего уже нельзя изменить и поправить. Прошлое уже состоялось, оно невозвратимо, и самое лучшее, что может сделать человек, так это перестать оплакивать его.
– Хотелось бы знать, что же произошло с вами и вашим другом? – спросила Одри. – Если я правильно поняла, на вас напали разбойники? Какой ужас!
Чарли смотрел в спину Одри, наблюдая, как двигаются ее плечи, когда она наливает воду в тазик, и думал о том, какой элегантной оказалась его ложь в ее изложении.
– Э-э… так оно все и было, – подтвердил Чарли.
– Господи, какой ужас! – повторила Одри. – А где это случилось, в каком месте? И что вас погнало в пустыню посреди ночи? Ведь это так опасно – скакать в темноте по бескрайней равнине.
– Э-э-э… Д-да, – неуверенно согласился Чарли. Он уже раскрыл было рот, готовясь сдобрить свою изначальную ложь новой порцией вранья, как вновь заговорила стоявшая перед ним фея:
– Я уверена, что тот человек, который стрелял в вас, мистер Уайлд, настоящий негодяй. – Продолжая говорить) Одри водрузила на стол таз с горячей водой. – А теперь я вынуждена попросить вас, сэр, снять рубашку. Я понимаю, что моя просьба может показаться вам нескромной и даже неприличной, но без этого я, к сожалению, не смогу осмотреть вашу рану.
Ее плавная тягучая речь снова отбросила Чарли на много лет назад, и он снова представил себя мальчишкой, набегавшимся за день под жарким южным солнцем.
– Ну, конечно, – разомлевшим тоном протянул Чарли и принялся расстегивать пуговицы.
В следующий миг глаза его широко раскрылись.
Мираж исчез. Пусть голос Одри и продолжал звенеть колокольчиком из далекого прошлого, но то, что окружало Чарли сейчас, наверняка не было штатом Джорджия – хотя бы потому, что в его родной Джорджии не водятся рогатые жабы.
– Э-э-э, мэм, – осторожно начал Чарли. – Мне кажется, что к вам на кухню забежала ящерка.
И он втянул голову в плечи, приготовившись услышать пронзительный визг.
– Вот как? – спокойно откликнулась мисс Адриенна Хьюлетт.
Она с явной неохотой оторвала взгляд от раны на обнаженной груди Чарли и посмотрела туда, куда указывал ее пациент. Там, в углу, действительно сидела – только не ящерица, а рогатая жаба. Ну и стоило ли отвлекаться на это безобидное создание?
И тут мисс Адриенна Хьюлетт в очередной раз удивила Чарли. Она не завизжала, не затопала ногами, а просто подошла к жабе и вз?па ее голыми руками.
– Это наши первые помощницы в саду, – улыбнулась Одри и понесла жабу к входной двери. – Они поедают любых жучков. Но вот в доме им делать нечего.
Одри на секунду скрылась в ночи, притаившейся прямо за дверью кухни, но тут же вернулась – уже с пустыми руками. Чарли, изумленный тем, как эта леди управляется с рогатыми жабами, позабыл обо всем на свете, и продолжал сидеть в расстегнутой рубашке, не сводя с Одри восхищенных глаз.
– Мистер Уайлд, – строго окликнула его Одри. – Если вы не снимете рубашку, я не смогу обработать вашу рану.
– Что? Ах, да. – Чарли моментально скинул рубашку, и теперь уже восхищение промелькнуло в глазах Одри.
– Вот это мускулы! – протянула она. – Чем это вы занимаетесь, раз у вас такие мускулы? Может быть, вы ковбой?
Ковбой! Самая обычная профессия в Нью-Мехико. Чарли готов был уже утвердительно кивнуть, как что-то вдруг подсказало ему, что в данном случае лучше будет сказать правду.
– На самом деле я музыкант, мэм. Мы направлялись в Альбукерке, и тут как раз начались эти неприятности.
Теперь, разглядев Одри при ярком свете, Чарли мог сказать, что внешне она была самой обыкновенной девушкой – с большим ртом и вздернутым, усыпанным веснушками носиком. Острый подбородок выдавал в ней человека дерзкого и упрямого.
Что в ней было по-настоящему прекрасным, так это глаза. Огромные сами по себе, они от последних слов Чарли раскрылись еще шире и казались совсем темными.
На самом деле глаза у Одри были серыми, и это Чарли увидел только теперь. Раньше, на улице, они показались ему черными. Блестящие, словно мокрый сланец, глаза Одри были обрамлены ресницами – такими густыми и темными, каких Чарли в жизни своей не видел. И все это великолепие еще больше оттенялось матовой кожей, покрытой на щеках нежным розовым румянцем.
Чарли тут же пожалел о сказанном, но было уже поздно.
– Так вы музыкант? Боже, как интересно!
Она сказала это так, словно музыканты – самые редкостные и интересные люди на свете. Она даже прекратила намыливать губку и уставилась на Чарли. Ему снова захотелось одернуть ее.
– Играть на трубе не такое уж интересное занятие, мэм, – сказал Чарли, но тут же подумал о том, что говорить таким тоном, пожалуй, невежливо, особенно с женщиной, которая так искренне стремится помочь ему. Он откашлялся и начал заново: – Я хотел сказать, что у нас просто обыкновенный духовой оркестрик. А родом мы все из одного города – Америка-Сити, в Джорджии.
– Святые небеса! – ахнула Одри. – Так вы и в самом деле из Джорджии. И я тоже родом из Джорджии. Здорово, да?
И она одарила Чарли еще одной ослепительной улыбкой.
Чарли на это ничего не ответил. Он изо всех сил старался не застонать, когда Одри принялась обрабатывать его рану мокрой губкой.
– Довольно неприятная царапина, мистер Уайлд, – донесся до него голос Одри, – но чистая. Уверена, что при должном уходе воспаления не будет.
– Будем на это надеяться, – сквозь зубы процедил Чарли, стараясь не извиваться от боли.
– А на чем вы играете, мистер Уайлд?
– На корнете, мэм. Это такая труба. Нужно заметить – ведущая в ансамбле. Так что в оркестре я вроде как самый главный.