— Анют, как я могу тебе помочь?
— Ничего не нужно, малыш, — я сделала длинную паузу, — не хотела говорить заранее, но думаю скоро все наладится. Есть одни израильские уколы, говорят, они творят чудеса, хоть и очень дорогие, но мне повезло и я попала под квоту. Моя очередь должна подойти в августе…
— В августе? — расстроенно произнес Кирюша, — А их нельзя просто купить и не ждать очереди?
— Можно, но стоимость просто бешеная, около двухсот тысяч за укол…
— А как часто нужно колоть?
Я задумалась, сейчас главное не переоценить его потенциал. Будем действовать осторожно.
— Раз в месяц…
— Так это же пустяки! — он обрадовался.
— Давай я переведу тебе деньги и ты оплатишь этот чудо-укол!
— С ума сошел? — выпалила я, — Я никогда в жизни не возьму у тебя деньги!
— Анют… Пожалуйста, я просто хочу помочь.
— Я знаю, но я не могу, — грустно сказала я, — Ты меня не знаешь, для меня очень унизительно перекладывать на других свои проблемы, я всю жизнь все тяну на себе и не умею принимать помощь. Но спасибо тебе, малыш, ты не представляешь, как это много для меня значит.
— Ань, — тихо сказал Кирилл, — Я люб..
— Только не говори этого! — резко вскрикнула я, но тут же собралась и сделала голос мягче, — Скажешь это лично, когда увидимся. Целую тебя, малыш!
Я сбросила вызов. На меня подозрительно смотрела администратор салона красоты, но я добродушно улыбнулась ей и легонько кивнула головой.
Три, два, один, входящее сообщение. Вам зачислено двести тысяч рублей от Кирилла Александровича Б.
Спасибо тебе, Кирюш, обязательно увидимся, как только я исцелюсь! Господи, почему некоторые мужики настолько наивны…
Первым в сегодняшнем списке свиданий был Федор Иванович, мой самый любимый жених. Семидесяти восьмилетний владелец выставочной галереи считал меня сироткой из Иваново и восхищался моей натуральной, непорочной красотой. Он говорил, что я, словно, только что сошла с полотна Франсуа Анри Мулара и бесконечно делал изысканные комплименты. Мой фаворит был крайне безопасен, не распускал рук и довольствовался только длинными беседами. Я говорила ему с провинциальным говором: «Феденька, вы так интересно рассказываете!» и следующие несколько часов слушала истории из его молодости и о былых, профессиональных достиженях. Он бесконечно говорил о Чарльзе Бакстере, Теодоре Гроссе, Моне, называл Лонги гением бездарности и активно жестикулировал. Я знала наизусть все болячки его жены и все заслуги старшей дочери, младшую он особо не хвалил и она стала моей любимицей.
По доброте душевной, он уже четвертый месяц снимал мне однокомнатную студию на Остроженке и считал, что помогает устроиться в жизни талантливой художнице. Я переодически показывала ему работы моего старого друга, а он восхищенно всхлипывал: «Кррристиночка! Вы просто бриллиант в этом сером мире бесталанной посредственности!»
Федор Иванович лишь однажды опустил руку на мое колено и тут же чуть не скончался от счастья. Больше попыток близости он не предпринимал, хотя мне кажется, все дело было в давным-давно неработающем причиндале. Раз в неделю Феденька водил меня в ресторан, а в остальные дни никак не надоедал мне, он говорил, что своим присутствием, я подарила ему большую радость на закате лет и на прощание целовал мне руки.
В целом, дед был очень классным, вот только, сколько он еще протянет, я не знала.
Моя следующая встреча была с довольно крупной рыбой. Борис Андреевич, владелец крупного столичного холдинга. Ему я сразу представилась настоящим именем и не выдумывала сложных легенд. Он считал, что я ни в чем не нуждаюсь и не имею материальных проблем. На встречи с ним я приезжала на мустанге, одевала брендовые вещи, Картье, Ван Клиф и Шопар. Борис считал, что это он за мной охотится.