Затем она перевела взгляд на лицо изображенного на портрете юноши. Дерзко торчащий нос, блестящие сине-зеленые глаза, полные губы… Да, пожалуй, черты его можно было назвать правильными, однако он мало походил на автора тех самых писем, каким она рисовала его себе в своем воображении. До сих пор он представлялся ей излишне возбудимым, неуверенным в себе, с резкими, порывистыми движениями без каких-либо признаков изящества или внутреннего достоинства.
Да и голос его оказался совсем не таким, какой она ожидала услышать. От звука этого голоса ее бросало в дрожь. Тембр его был низким, как поклон придворного, густым, как заварной крем, и обладал такой проникновенной силой, что затрагивал самые заветные струны в ее душе. Когда она слышала его, она почти теряла сознание.
Раздраженно пробурчав что-то себе под нос, Лили отошла от окна. Все это казалось ей крайне несправедливым. Эйвери Торн не должен был обладать атлетическим телосложением, глазами древнего языческого идола сверкающими, будто драгоценные камни, и голосом, похожим на урчание огромного дикого кота после ночи удачной охоты. Эйвери Торн был самым… самым мужественным из всех людей, которых ей когда-либо приходилось встречать. И самым привлекательным. Да, именно так.
Девушка вздернула подбородок, мысленно похвалив себя за такую беспримерную честность. Вдруг по спине ее пробежал холодок. Она тряхнула головой, пытаясь избавиться от мыслей об Эйвери Торне. Ей в первую очередь следовало подумать о собственном будущем. Она не могла позволить себе потерять хотя бы пенни из-за минутной слабости. Ей едва удавалось сводить концы с концами с тех пор, как разлив реки затопил урожай озимых.
Эйвери Торн явно прибыл сюда, рассчитывая посмеяться над ее поражением. Пожалуй, стервятник слишком рано прилетел в поисках трупа, но, черт побери, она пока еще не была трупом и не собиралась им быть! Лили пыталась убедить себя, что это просто временное затмение, которое скоро пройдет. В конце концов, ей уже случалось раньше проходить через нечто подобнее.
В возрасте пятнадцати лет она была без ума от одного из юных протеже своего отца, который прожил у них на квартире целое лето. Она считала его самым замечательным, самым прекрасным человеком на свете, однако ей хватило одной недели, проведенной в его обществе, чтобы понять, что он придерживался точно такого же мнения о себе самом.
Вот и ответ, который она искала! Лили остановилась и ударила кулачком по раскрытой ладони. Ей стоит провести побольше времени рядом с Эйвери, тогда от ее внезапного увлечения не останется и следа.
Довольная принятым решением, она направилась к себе в комнату. Это настроение не покидало ее, пока она мыла руки и подправляла прическу. Затем Лили сменила блузу на другую, кружевным воротником, и спустя полчаса спустилась вниз к ленчу.
В столовой она не застала никого, кроме Кэти, одной из трех горничных, служивших в настоящее время в Милл-Хаусе. Кэти была низенькой брюнеткой, питавшей склонность к слишком узким юбкам. Даже сейчас, будучи на шестом месяце беременности, она, к ужасу Лили, каким-то образом Ухитрялась влезать в ту одежду, в которой прибыла сюда.
— Что ты делаешь? — изумленно спросила Лили.
Кэти, лицо которой выражало глубокую сосредоточенность, аккуратно положила серебряную вилку рядом с тарелкой из китайского фарфора, после чего слегка подправила кофейную ложку, чтобы та оказалась вровень с остальным прибором.
— Разве вы его не видели? — спросила она наконец.
— Кого?
— Мистера Эйвери Торна. Он только что вернулся из Африки или откуда-то там еще и теперь, в эту самую минуту, находится у нас в доме.
— Да, я его видела, — отозвалась Лили холодно.
— Да ну? Не правда ли, он настоящий храбрец? Я уже прочла все его рассказы — все до единого. Он совершал такие подвиги, что сердце прямо уходит в пятки. Да и на вид он как раз такой, каким и должен быть герой. Высокий, сильный…
— Довольно об этом, Кэти.
Лили всячески старалась внедрить у себя в доме демократические порядки, поэтому слуги нередко выражали свое мнение вслух — даже тогда, когда их об этом не просили.
— А теперь, будь так добра, объясни мне, зачем ты поставила на стол дорогой фарфор. Неужели мисс Франциска ждет к ленчу гостей?
Кэти положила на скатерть последний ножик для масла.
— Насколько мне известно, нет.. Это миссис Кеттл просила меня накрыть стол по-праздничному ради мистера Торна. Она сказала, что теперь, когда мистер Торн здесь, наш дом станет больше похож на прилич… то есть бла-го-прис-той-ное имение.
Теперь, когда мистер Торн здесь? Похож на благопристойное имение! Лили почувствовала, как уголки ее губ нервно дернулись. Кэти отступила на шаг.
— Я уверена, в этом нет ничего дурного, мисс. По словам миссис Кеттл, если в течение пяти лет рядом нет никого, кто бы мог оценить ее ку-ли-нар-ные способности, у любого повара в ее положении начнут опускаться руки. По крайней мере, — добавила девушка смущенно, — она всегда так говорит, когда прикладывается к бутылке портвейна.
— Ах вот как? — осведомилась Лили, довольная тем, что смогла задать этот вопрос спокойным и невозмутимым тоном. — Так или иначе, невзирая на все порожденные спиртным фантазии миссис Кеттл касательно того, что Милл-Хаус еще вернет себе былую славу, — тут она слегка повысила голос, — я отвечаю за порядок в доме, и так будет еще в течение по крайней мере двух месяцев.
Кэти уставилась на нее приоткрыв рот.
— Вот что, — продолжала Лили, поправляя юбки. — Сейчас уже нет времени накрывать стол заново, но впредь мы будем пользоваться за обедом обычной посудой. А поскольку мистер Торн, судя по всему, собирается задержаться здесь надолго, я прошу вас привести для него в порядок угловую спальню. Я уверена, что он будет признателен за возможность умыться перед тем, как…
— Он попросил для себя Голубую спальню на верхнем этаже, ту самую, на которую падает тень от кедра.
— Нет, — заявила Лили решительно. — Мебель на этом этаже укрыта чехлами. Я не позволю вам брать на себя лишний труд из-за прихоти одного мужчины.
— Он уже вселился туда, — пробормотала смущенная Кэти. — Когда он приехал, вас не было, и миссис Кеттл спросила у него, какую комнату он предпочитает. Мистер Эйвери ответил, что он еще ребенком всегда останавливался в этой спальне и теперь, став взрослым, не хочет изменять привычкам, поэтому мы с Мери быстро навели там порядок.
Итак, не проведя здесь и двух часов, Эйвери Торн уже успел присвоить себе ее права, подорвать ее авторитет и задать лишнюю работу горничным.
— Это не заняло много времени, мисс.
— Да, верно, — согласилась Лили, и только тут до нее дошло, что Кэти говорила об уборке, которую они устроили в Голубой спальне.
Кэти неуклюже склонилась в реверансе и поспешно удалилась. Лили молча смотрела на выстроившиеся в боевом порядке на столе ряды серебра, фарфора и хрусталя, прежде чем сообразила, что Кэти сделала ей реверанс.
В Милл-Хаусе реверансы не были приняты. Горничные выполняли свою работу, которую привыкли уважать, и к ним, в свою очередь, относились столь же уважительно. До сих пор ей казалось, что ее внезапное увлечение Эйвери Торном является главным предметом ее беспокойства, однако она ошибалась. Своим появлением он поставил под угрозу все те привилегии для женщин, которых ей с таким трудом удалось добиться здесь, в Милл-Хаусе. Достаточно ему было приехать, как ее горничные, из которых она так старалась сделать независимых, свободомыслящих женщин, вдруг превратились в кучку приседающих в реверансах, с вечным «да, сэр!» домашних вассалов Что было по меньшей мере смешно, поскольку ни одна из них не прожила в этом доме достаточно долго, чтобы чувствовать себя его частью.
Спустя несколько минут часы в коридоре пробили полдень и в столовую вошла Франциска, держа в руках полупустую рюмку хереса и весело мурлыча себе под нос песенку из новой оперы Гилберта и Салливана[6].
6
Имеются в виду популярные в свое время комические оперы с элементами сатиры, авторами которых являлись композитор Артур Салливан и либреттист Уильям Гилберт. Впервые были поставлены в театре «Савой» в 1875 г. Наиболее известные из них — «Микадо», «Крейсер „Пинафор“» и «Пираты Пензанса».