— Но, мистер Торн, вы же мистер Торн, и этого вполне достаточно. Мало того, вы тот самый мистер Торн, чьи заметки люди читают в журналах вот уже не один год. Здешняя публика прямо-таки сгорает от любопытства. — Голова Мери подскакивала то вверх, то вниз, как на веревочке. — Мисс Бид никогда не получает приглашений. Мисс и миссис Торн — да, иногда, но не мисс Бид. Во всяком случае, не от наших соседей.
По какой-то непонятной причине ее слова только подлили масла в огонь его раздражения.
— Меня это не удивляет, — огрызнулся он. — Дайте этой женщине время, и она восстановит против себя всю нацию, разгуливая повсюду в своих нелепых штанах и размахивая руками, словно матрос. Вы видели ее вчера утром? — осведомился он. Глаза Мери округлились от удивления. — Она шла по дороге перед домом, и волосы ее были распущены. Распущены! Показываться на глаза людям в таком виде!
— Да, сэр, — отозвалась Мери покорно.
— Ради всего святого, дитя мое, не надо так жаться от страха. Вы хоть раз видели, чтобы мисс Бид кого-нибудь страшилась? Ну конечно, нет. Да и с какой стати? Я самый деликатный человек на свете.
— Да, сэр. — Мери утвердительно кивнула.
— Я джентльмен, — продолжал он с еще большей выразительностью, — из той самой породы людей, с которой вам, без сомнения, не приходилось общаться, живя под пятой у мисс Бид, несчастное вы создание.
Девушка опустила взгляд на свой раздувшийся живот.
— О, могу вас уверить, — пробормотала она, — я уже знала в своей жизни достаточно джентльменов.
— А что до местной знати, которая отказывается приглашать ее на свои приемы, — повысил голос Эйвери, — то с ними мы еще разберемся, черт бы их побрал!
— Послушайте, Торн, — прозвучал со стороны лестничной клетки знакомый женский голос, такой звонкий, что легче было пропустить мимо ушей свисток отходящего поезда, — нельзя ли немного умерить громкость ваших криков? Я слышала вас все время, пока поднималась по лестнице.
Лили Бид появилась на верхней ступеньке. Едва она заметила их, ее великолепные темные глаза широко распахнулись.
— Мисс Бид, — ответил Эйвери, смело встретив ее взгляд, — я вовсе не кричу, а говорю ясным, доходчивым языком. Я как раз беседовал с этой юной особой, — он указал кивком на Мери, — пытаясь объяснить ей свою мысль.
Лили не обратила внимания на маленькую горничную. Она быстро направилась к Эйвери, надменно вздернув подбородок.
— Другие люди умеют объяснять свои мысли окружающим, не поднимая при этом шум на весь дом. Не было ли, случайно, среди ваших спутников глухих, или у вас самого плохо со слухом? — спросила она с самым невозмутимым видом.
— У меня превосходный слух, — ответил он, — так же как и у всех моих спутников. Более того, я не могу припомнить, чтобы мне хоть раз пришлось повысить голос за те без малого пять лет, что я провел в их обществе.
Она недоверчиво приподняла бровь.
— И если теперь мне приходится говорить на повышенных тонах, — продолжал он, стараясь сдерживаться, — то только потому, что меня довели до крайности.
В первую очередь виной тому была сама Лили. Она опять распустила волосы и расстегнула воротник, словно забыв о существовании пуговиц, так что он мог видеть под тканью едва заметную впадину, обозначавшую ключицу, и нижнюю часть ее стройной длинной шеи.
— Осмелюсь ли я спросить, что довело вас до крайности на этот раз? — осведомилась она с притворной мягкостью. — Вчера вечером, если не ошибаюсь, речь шла о вашем гардеробе.
— Ни один из костюмов не оказался мне впору, — ответил он, довольный тем, что ему удалось сохранить внешнее спокойствие. — Я просто выразил свое недовольство на этот счет.
— Вы кричали на всю округу, — отрезала она. — А сегодня утром вас довела до крайности моя просьба курить ваши отвратительные сигары подальше от дома.
Он метнул на нее сердитый взгляд. Вероятно, его реакция на ее неуместное требование оказалась чуть более бурной, чем подобало джентльмену.
— И наконец, после ленча вы были «доведены до крайности» тем, что куда-то засунули одну из своих книг.
— Мой путевой дневник, — проворчал он. — И я никуда его не засовывал. Одна из ваших горничных нашла его и спрятала!
— Она положила его на книжную полку! — крикнула в ответ Лили. — Наверняка ей казалось, что для человека ваших умственных способностей не составит труда найти его там!
— Я не клал дневник на книжную полку, — парировал Эйвери. — Я оставил его на письменном столе, потому что хочу, чтобы он лежал именно там. И я буду вам очень признателен, если вы предупредите об этом горничную, которая убирает у меня в комнате.
— Вы можете сделать это сами. — Глаза Лили полыхнули гневом. — Вы как раз держите ее в объятиях.
В течение всего этого разговора Мери не проронила ни слова, свернувшись калачиком на руках Эйвери. Теперь на лице ее появилась слабая улыбка.
— Обещаю вам, что такое больше не повторится, сэр. Я буду оставлять ваши вещи там, где вы их положили.
Вид у девушки был такой жалкий, что Эйвери не мог на нее сердиться.
— Ладно, довольно об этом, — произнес он самым добродушным тоном, на какой только был способен. — Я уверен, что у вас не было никаких дурных намерений.
— Вы хотите еще о чем-нибудь спросить Мери? — осведомилась Лили.
Эйвери опустил глаза на горничную.
— Нет.
— Тогда почему бы вам ее не отпустить? Если, конечно, — добавила Лили, переведя взгляд на Мери, — ты сама не против, дорогая.
Мери неловко поежилась.
— Нет-нет, что вы! Вы можете отпустить меня хоть сейчас, сэр.
Эйвери осторожно поставил ее на ноги и отступил на шаг, держа наготове руку на тот случай, если она потеряет равновесие.
— Я чувствую себя гораздо лучше. Благодарю вас за заботу, сэр.
С поразительным в ее состоянии проворством Мери, присев на корточки, подобрала с пола постельное белье и торопливо зашагала прочь.
Лили с облегчением наблюдала за удаляющейся горничной, хотя Эйвери едва ли стал бы ухаживать за Мери, тем более что она ко всему прочему еще и беременна. Однако когда она приблизилась к ним, на один ужасный миг ей показалось, что она помешала их свиданию, — до тех пор, пока не увидела лицо Эйвери. Он, похоже, не считал, что даже в малейшей степени нарушает приличия. Хотя у Лили имелся весьма ограниченный опыт по части мужчин, она могла с уверенностью сказать, что они обычно не напускали на себя невинный вид, кроме тех случаев, когда им действительно не в чем было себя винить. Эйвери просто делал то, что считал нужным, и тот факт, что остальные обитатели дома могли подумать о нем дурно, застав его стоящим в коридоре с беременной горничной на руках, даже не приходил ему в голову. Несмотря на свое настойчивое стремление выглядеть в глазах людей истинным джентльменом, Эйвери Торн примерно так же разбирался в светских манерах — равно как и в светских предрассудках, — как сорока в латыни. И помоги ей Бог, это только делало его еще обаятельнее! Она не могла позволить себе подпасть под обаяние Эйвери Торна. Он приехал сюда лишь для того, чтобы заявить свои права на усадьбу, ради процветания которой она трудилась не покладая рук в течение пяти лет.
Она обернулась — и, как оказалось, зря. Эйвери все еще стоял рядом, так близко от нее, что, повернувшись, она прикоснулась грудью к его плечу, отчего по ее телу пробежал электрический разряд. К счастью, он в этот момент с хмурым видом смотрел вслед удалявшейся Мери и потому не заметил ее пристального взгляда, обращенного к нему.
Он до сих пор еще не успел обзавестись новыми рубашками, а та, которую он носил, была ему слишком узка и плотно обтягивала каждый мускул на его груди. Он окончательно расстался с воротниками, поскольку ни один из них не сходился на его шее. Сейчас на нем были свободные, вылинявшие от многочисленных стирок брюки цвета хаки, которые почти ничего не оставляли на долю ее воображения.