Она оглянулась. Никто не последовал за ней в приемную — ни прелестная молодая вдова, ни долговязый подросток (ее сын), ни дочь покойного, миловидная дама средних лет. Без сомнения, они все еще сидели за столом в кабинете
Юристов, приоткрыв от изумления рты. Лишь один человек из числа упомянутых в завещании Горацио Элджернона Торна не присутствовал при его оглашении, а именно Эйвери Торн, предполагаемый наследник Милл-Хауса и — если она согласится принять условия этого странного завещания — ее будущий подопечный и… нахлебник.
Лили заметила у открытого окна конторы маленькую скамейку и с облегчением опустилась на жесткое сиденье. Еще сегодня утром она тщетно пыталась придумать способ достать деньги, чтобы внести плату за свою убогую комнатушку под самым чердаком. И вот, не прошло и нескольких часов, как жизнь ее круто изменилась — ей предложили поместье, а заодно и место опекуна при взрослом мужчине.
У нее кружилась голова. Кто бы мог ожидать? Она видела Горацио Торна лишь однажды, три года назад, вскоре после безвременной смерти ее родителей. Этот суровый на вид старик с плотно сжатыми губами явился, по его словам, только из уважения к памяти своей дорогой покойной жены — тетки Лили, — чтобы предложить девушке финансовую помощь. Оставшись без всяких средств к существованию, она решила на сей раз забыть о гордости и приняла его деньги, чтобы оплатить обучение в одном из женских колледжей. Однако по окончании курса ей пришлось убедиться в том, что отличное образование не всегда предоставляет столь же хорошие возможности для получения работы. По сути, у нее вообще не было никакой работы, и когда она неожиданно получила приглашение присутствовать при оглашении завещания Горацио, то, к своему стыду, испытала нечто вроде облегчения. Она надеялась получить хотя бы небольшую сумму в качестве посмертного дара, но вместо этого ей досталась львиная доля наследства. Почему?
Опустив глаза на конверт, который до сих пор держала в руках, Лили вскрыла его и вынула несколько сложенных листов бумаги.
1 марта 1887 года
Мисс Бид!
Как вам должно быть известно, я никогда не одобрял поведения брата моей жены, вашего отца. Ему следовало официально скрепить свои отношения с вашей матерью, вступив с ней в брак и тем самым узаконив ваше появление на свет. Только из уважения к жене я постарался загладить последствия его ошибки, предложив вам денежную помощь.
Вообразите мое удивление и разочарование, когда мне на глаза попалось ваше имя, напечатанное в одной из газет! В статье, где шла речь о так называемой Коалиции за права женщин, приводилась цитата из вашей речи, в которой вы клеймили «узаконенное рабство, именуемое браком».
Принимая во внимание ваше положение, я вправе был предположить, что вы должны всячески поддерживать священное установление, созданное для защиты самих же женщин. Что касается ваших уверений, будто женщины способны делать то же, что и мужчины, только с большим успехом, — вздор! Увы, мне слишком хорошо известно, насколько бесполезно читать проповеди молодым и самонадеянным особам вроде вас. Именно поэтому я и собираюсь преподать вам урок.
Я даю вам возможность доказать вашу правоту на деле, превратив Милл-Хаус в процветающее поместье. Если по истечении пяти лет вы справитесь с этой задачей, то унаследуете его вместе со всем движимым и недвижимым имуществом. , Вы достигнете всего, к чему так стремились, и обеспечите себе независимость от мужского влияния на всю оставшуюся жизнь. И уж конечно, вам доставит ни с чем не сравнимое удовольствие показать всему свету, на что способна женщина. Но если вам это не удастся, дом перейдет к моему племяннику, Эйвери Торну.
Эйвери Торн так же мало способен управлять поместьем, как и вы, хотя он — по крайней мере предположительно — обладает необходимыми для этого качествами, поскольку он мужчина. К сожалению, до сих пор эти качества никак не проявлялись.
Отсюда видно, что мое предложение преследует двоякую цель. Эйвери не хватает смирения и самодисциплины. Возложив на вас ответственность за его материальное благополучие, я надеюсь создать прочную основу для вас обоих.
Разумеется, если вы уже сейчас поняли всю нелепость ваших притязаний, то смело можете отказаться от сделки. Милл-Хаус перейдет к Эйвери, а вы, при условии вашего публичного признания, что место женщины дома, под опекой мужчины, получите в качестве компенсации приличное содержание. Однако если ваше имя еще хоть раз будет упомянуто в связи с этими суфражистками — вы лишитесь всего!
С чувством какого-то непонятного удовлетворения Лили смяла письмо. Этот противный, самонадеянный… болван! Ее губы сжались, превратившись в тонкую линию, на щеках выступил яркий румянец. Как он посмел неуважительно отзываться о ее семье? Пусть появление Лили на свет было не совсем законным, однако ее родители по крайней мере сумели оградить ее от насмешек благочестивых ханжей вроде Горацио Торна. Что касается брака, то он в ее глазах ни в коей мере не мог служить порукой безопасности, благополучия и счастья. Вступая в брак, женщина становится собственностью мужчины и обязана мириться с его капризами и грубыми выходками. Даже ее дети по закону принадлежат только ему. Достаточно вспомнить ее собственных сводных брата и сестру…
Усилием воли Лили отбросила мучительные воспоминания и вернулась к завещанию. Едва ли она могла принять предложение Горацио. Ее вообще удивляло, как этому старому лису удалось написать подобное распоряжение. Разумеется, кто-нибудь обязательно оспорит его в суде. Но кто?
Дочь Горацио? Вдова его сына? И уж наверняка этот самый Эйвери Торн.
Вместе с тем, подумала Лили, и у нее снова засосало под ложечкой от тревожного предчувствия, смешанного с надеждой, если никто не станет его оспаривать и она, приняв вызов Горацио, сделает поместье процветающим… Мысль показалась ей заманчивой. Тогда ей не придется беспокоиться ни о хлебе насущном, ни о плате за жилье. И кто знает, быть может, она со временем познакомится с людьми, разделяющими ее убеждения. Возможно, ей даже удастся встретить родственную душу — человека, который не станет требовать от нее безоговорочной преданности, поставив ее тем самым в рабскую зависимость от него.
Улыбка исчезла с ее губ. Слишком уж она размечталась! Разумеется, кто-нибудь непременно оспорит завещание.
Чья-то тень упала на лист бумаги, который Лили сжимала в руках. Она почувствовала запах сирени и подняла глаза.
Невестка Горацио, Эвелин Торн, стояла перед ней в ярких лучах солнечного света, проникавшего через окно. Ее сжатые в кулачки руки чуть заметно подрагивали. Солнце обесцветило румянец на ее щеках, и без того светлые волосы теперь казались совсем белыми, что делало Эвелин похожей на полуденный призрак, слишком робкий, чтобы являться по ночам.
— Вы, наверное, захотите собрать ваши вещи, — нерешительно обратилась к ней Эвелин. — Может, послать за возницей? То есть… если вы сами так решите.
Лили с недоумением уставилась на нее.
Эвелин робко улыбнулась:
— Вы ведь переедете жить в Милл-Хаус? Я хочу сказать, что мне кажется пустой тратой средств содержать две резиденции сразу.
Ее дружелюбие, в то время как Лили не ожидала ничего, кроме открытой враждебности, было поистине неотразимым. Девушка печально улыбнулась:
— Вряд ли ту комнатушку, которую я снимаю, можно назвать резиденцией, миссис Торн. Щеки Эвелин порозовели..
— Извините меня, — пробормотала Лили, поднявшись с места.
Она была на целую голову выше собеседницы и теперь, с близкого расстояния, ей стали виднее морщинки, проступавшие на лице Эвелин и покрывавшие тонкой сеткой ее шею. Она была старше, чем показалось Лили при их первой встрече, — скорее тридцати пяти, чем двадцати пяти лет от роду.