– Деян Младович?.. Вот черт! Это же твоя фамилия стояла в вызове.
– В каком вызове? – пришел мой черед удивления. – Помилуйте, мадемуазель, но я искренне не пойму о чем идет речь.
Оставив без внимания мое недоумение, она огорченно пожаловалась куда-то в пустоту:
– Мне это уже не нравится. Как-то все по-настоящему выглядит. И совпадение это странное… Ленка, разбуди меня срочно!
Возникшую неловкость прервал зычный голос судебного пристава:
– Всем встать, суд идет! Оглашается вердикт по жалобе купца Севастьянова.
Илья Тимофеевич, окинув ждущий зал внимательным взглядом, торжественно огласил:
– Всесторонне изучив обстоятельства по делу, суд постановляет: отказ в возбуждении производства по частному обвинению оставить без изменения, жалобу купца Севостьянова – без удовлетворения. Но… – слегка повысил он голос в ответ на недовольный гул, возникший в публике. – Хотя злоупотребления доверием со стороны банка не обнаружено, суд имеет особое мнение по данному делу. В ходе судебного следствия установлено, что с купца Севастьянова незаконно удержаны полторы тысячи рублей, посему настоятельно рекомендуем ему обратиться с гражданским иском о взыскании указанной суммы денежных средств, как неосновательного обогащения кредитора.
Последние слова и стук судейского молотка потонули в хоре поздравлений. Сиял купец Севастьянов, завсегдатаи процессов восхищенно цокали языками. Соломоновым решением остался доволен и банковский юрист, к моему вящему удивлению одним из первых подскочивший к девице… тьфу ты, Анне.
– Я в восхищении! – легко преодолев робкое сопротивление, он мимолетно коснулся губами тонкого девичьего запястья. – Не желаете поступить на службу в наш банк? Протекцию составлю лично, и оклад положим достойный, в обиде не останетесь.
Анна, чуть помешкав, неуверенно кивнула.
– Я подумаю над вашим предложением… – и едко добавила: – Если на каторгу не сошлют.
У меня отчего-то защемило на сердце. Неожиданно вспомнилось, что один из судейских женат на племяннице Фрол Семеновича. Этот казус явно некстати, – не на шутку встревожился я.
– Охолони малость! – бесцеремонно отодвинув юриста в сторону, пробасил купец Севастьянов. – Я вам, милая барышня, как на духу скажу: более преданного товарища вы отныне не сыщите, сколь не старайтесь. Дозвольте отблагодарить вас со всей сердешной щедростью… – вытащив пухлый портмоне тисненой кожи, он деловито уточнил: – Вы как предпочитаете: чеком иль наличными?
– Оставьте! – она безразлично махнула рукой. – Мне ваши деньги здесь без нужды, отдайте их лучше в сиротский приют.
Я вновь отметил удивительную странность в ее словах: отчего-то казалось, что она прибыла ненадолго погостить и вскоре отправится восвояси. Что-то было в ней не от мира сего.
– Богоугодное деяние, – одобрил священник, высунувшись из-за могучей купеческой спины. – Господь ведал, кому чудо являть.
По публике пробежал недовольный шепоток. Прислушавшись, я уловил: прокурор судейской палаты, внезапно занедужив, прислал нарочным записку и просит перенести слушание дела о налетчиках на следующий четверг. Ну что ж, значит не судьба понаблюдать со стороны за молодчиками, – вздохнул я. Пора возвращаться в охранное отделение.
Одернув брюки, я разгладил шляпу и… И остался сидеть на месте. Пропади оно пропадом, но пока не узнаю, чем закончится дело, с места не сдвинусь. Тем более, что ждать осталось недолго. Илья Тимофеевич, пошептавшись о чем-то с членами коллегии, жестом пригласил Анну на арестантскую скамью – прибыл свидетель.
– Ваше имя? – обратился к нему председатель.
– Пфейфер Герман Иосифович, – степенно, скучным голосом ответил свидетель.
Держался он с достоинством, не робея перед коллегией. Чувствовалось, что внимание публики и официальная атмосфера суда ему не в диковинку.
– Звание?
– Купец второй гильдии.
– Какой губернии, уезда?
– Московские мы, испокон веков.
– Веры какой?
– Православной.
Свидетель размашисто перекрестился.
– Род занятий?
– Содержу питейное заведение.
– Судились прежде?
– Бог миловал, – с вызовом в голосе ответил свидетель.
Одной рукой придерживая золотой крест на груди, путаясь в полах тщательно отутюженной рясы, к нему приблизился старичок священник.
– Подними правую руку, сын мой, и повторяй за мной… Клянусь всемогущим богом, пред святым его Евангелием и животворящим крестом господним, говорить по делу истинную правду, не притворствуя, не оскверняя лжой заведомой…
Послушно повторив за священником присягу, свидетель торопливо смахнул мизинцем капельку пота, выступившую на виске.
– Что вы можете сказать по делу? – спросил председатель.
Питейщик манерно пожал плечами.
– В заведении моем она появилась аккурат за три дня до события. Вела себя скромно, к посетителям не приставала. Публика у нас собирается почтенная и непотребства излишние нам ни к чему. Девицу эту подкармливали изредка из сердобольности, но она, неблагодарная, в тот вечер… – выдержав долгую паузу, он горько вздохнул. – Так вот, в тот вечер она тайком стащила бокал вина у отставного штабс-ротмистра, нашего постоянного клиента, и впала в буйство. Челядь пыталась ее урезонить, но она лишь мычала в ответ, да руками размахивала рьяно… Сервиз гжельского фарфора едва не разбила! – с печалью в голосе известил он. Приосанившись, продолжил: – Тут, по случаю, заглянул на огонек околоточный наш, Фрол Семенович. Уж увещевал он ее со всей лаской и обхождением, но она как с цепи сорвалась, разве что не лаяла… – довольно хохотнув собственной шутке, свидетель добавил нотку трагичности в голос. – А потом ка-ак схватит бутыль вина хлебного, что особой партией со Смирновского завода поставлена, и Фрол Семеновичу по макушке хрясть!
– Бутыль разбилась? – уточнил председатель.
– Вдребезги, едва початая была, – чуть было не пустил слезу питейщик. – Двойной очистки, двести рублей за партию плачено.
– Ну а дальше?
– А что дальше… Я скрутил ее и телефонировал на участок. Сдал на руки прибывшему наряду и дальнейшая ее судьба мне не известна… – помолчав минуту, он развел руками: – Более ничего по делу сказать не имею.
Публика притихла в томительном волнении – судьба обвиняемой повисла на волоске. Такие показания ничем не прошибешь, будь ты семи пядей во лбу. Но Аннушка, к моему удивлению, вела себя до странности беспечно.
Хватит! – рассердившись, одернул я себя. Что-то ты, друг любезный, чересчур неровно дышишь к ней. Так и голову недолго потерять. Больше никаких Аннушек. Как была девицей, пусть ею и остается.
– Начинайте допрос, Анна Васильевна, – мягко предложил председатель.
Свидетель вздрогнул от неожиданности. Чудесного исцеления некогда немой бродяжки он не ожидал.
– Не объела? – резко спросила девица.
– Ась? – вылупился питейщик.
– Я спрашиваю: заведение не разорилось, меня подкармливая?
В публике послышались сдавленные смешки.
– Илья Тимофеевич, я решительно протестую! – оскорблено вскричал товарищ прокурора.
– Подсудимая, задавайте вопросы по существу! – со всей строгостью приструнил ее председатель, но в глазах его прыгали веселые бесенята.
– Виновата, ваша честь, – искренне покаялась девица, но я опять ей не поверил.
И лишь позже я догадался: она специально выводит из равновесия питейщика, не давая ему сосредоточиться.
– Господин надзиратель был трезв? – с невозмутимым видом продолжила она допрос.
– Как стеклышко, – с некоторой заминкой ответил свидетель и торопливо добавил: – Фрол Семенович на службе не потребляют-с.
Я машинально отметил какое-то беспокойство при ответах. Интересно, какую ловушку она на этот раз уготовила? В том, что она есть, я не сомневался: этот хищный взгляд, с каким дикая кошка смотрит на свою жертву, мне уже был знаком.
– Бутыль разбилась?
– Я уже говорил, – снисходительно заявил свидетель. – Да и в рапорте сей факт отражен дословно.
– Откуда вам это известно? – моментально среагировала девица.
Питейщик, смутившись, бросил беспомощный взгляд на обвинителя.
– Свидетель Пфейфер знакомился с актами дознания, – торопливо вставил товарищ прокурора. – Исключительно в интересах дела.