Ладно, наплевать. Мне здесь ничто не грозит, проснусь и все забудется. Хотя, жалко, конечно, что такой очаровательный сон будет потрачен на какого-то мелкого жулика. Обидно до слез, но ничего не поделаешь – кушайте, что подано, деликатесы приснятся в следующий раз.
Чашка крепкого кофе, сваренного на сливках, волшебным образом изменила мир – стали ярче краски, исчезла хандра, и будущее виделось в радужных тонах. Под недовольное ворчание Серафимы Павловны, на ходу проглотив восхитительную, пышущую жаром ватрушку, я выскочила во двор.
Француз о чем-то беседовал с Пахомом, лениво поигрывая инкрустированной тросточкой. Не знаю, как по меркам этой эпохи, но с моей точки зрения он выглядел вполне импозантно. Светло-серый полуфрак, белоснежная сорочка, роскошный цилиндр, начищенные до блеска лаковые туфли. Словом, преуспевающий заграничный коммерсант, да и только.
До правления бумагопрядильной фабрики добирались долго – улицы, не в пример вчерашнему, были куда оживленнее. Нажав кнопку дверного звонка, я внезапно охрипшим голосом поведала угрюмому привратнику цель визита. Вызванный колокольчиком конторский служащий проводил нас на второй этаж, сдав на руки секретарю, столь же скользкому и плутоватому на вид.
Промышленник Астафьев оказался плотным, широколицым, скуластым, с редкими седеющими волосами и неприятным царапающим взглядом. Молча выслушав мою вступительную речь об интересе к фабрике, он брезгливо оттопырил нижнюю губу и процедил сквозь зубы:
– Свою долю я готов уступить за полмиллиона, ни копейкой меньше… – и страдальчески сморщившись, добавил: – Трагическое стечение обстоятельств заставляет меня расстаться со столь доходным делом, нужда-с клятая.
Я вполголоса перевела это Полю, не забыв отметить, что фабрикант врет, как сивый мерин. Лично я, к примеру, не дала бы за это предприятие и ломаного гроша. С серьезной миной выслушав мою ахинею, Поль озабоченным голосом предложил заехать в следующий раз, когда промышленник выздоровеет. По-испански, разумеется. С трудом сдерживаясь от смеха, я пояснила:
– Сеньор Касильяс полагает, что цена несколько завышена.
Астафьев безразлично пожал плечами.
– Смею заверить, что желающих предостаточно. Обещаний никому давать не буду и продам первому, кто соберет нужную сумму.
– Боюсь, что это не лечится, – тяжело вздохнул Поль, выслушав очередной перевод.
– Мой босс предлагает сначала ознакомиться с состоянием дел на фабрике и лишь после вести речь о цене сделки, – торопливо вставила я. – Ваша мануфактура не единственная, заслужившая его внимание. Кроме того, консорциум мадридских купцов, чьи интересы он представляет, требует письменного отчета, прежде чем одобрить покупку.
Окинув нас подозрительным взглядом – лаконичная реплика "босса" никак не вязалась с моей тирадой – Астафьев нехотя кивнул.
– Что вас интересует в первую очередь?
– Сеньор Касильяс желает осмотреть цеха, а я, с вашего позволения, разумеется, ознакомлюсь с бухгалтерией.
Промышленник, секунду подумав, зычно крикнул. На зов примчался взъерошенный секретарь.
– Проводишь барышню в подвал, – сухо приказал он. – Покажешь гроссбухи и объяснишь, если возникнут вопросы… А мы покамест прогуляемся с господином…э-э-э… Касильясом, воздухом фабричным подышим.
– Расчетные книги показывать? – угодливо вопросил секретарь.
Астафьев раздраженно отмахнулся – показывай, что хочешь.
По скрипучей, расшатанной лестнице мы спустились в подвал. Странное место для бухгалтерии, подумалось мне. Вскоре нашлось и объяснение – судя по всему, хозяина не интересовали ни фабрика, ни отчетность по ней. Книги были свалены на полу маленькой каморки с грязным, затянутым паутиной окошечком.
– Извольте-с обождать, сию минуту за стулом обернусь, – прочихавшись от поднятой сквозняком пыли, обрадовал меня секретарь.
Я погрузилась в привычный мир цифры. Секретарь периодически исчезал по "неотложным-с делам", пару раз угостил меня крепким, душистым чаем и трижды порывался помочь с объяснениями. Чем еще больше запутал. Но необходимую информацию я все же раздобыла.
Картина складывалась превеселая. Во-первых, если верить расчетным книгам, то основным кредитором фабрики были рабочие – долги по зарплате составляли чуть менее трехсот тысяч рублей. По контрактам ее платили трижды в год, но обязательства свои промышленник исполнять не торопился. Неприятно поразила таблица штрафов – рублем наказывали за любую мелочь, даже за то, что "крадучись прошел по двору фабрики".
Во-вторых, других долгов фабрика не имела. И это было удивительно. За последние три месяца Астафьев рассчитался и по банковским закладным и перед поставщиками. Но и этому нашлось свое объяснение. Лихорадочно роясь в груде бумаг, я добыла два любопытных документа.
Одним из них был отчет биржевого маклера. По нему выходило, что все последнее время фабрикант вел скупку собственных акций. Предпродажная подготовка, так это называется. Очистить предприятие от долгов, без излишнего ажиотажа увеличить собственную долю и дело в шляпе. Невыплаченные зарплаты в этом времени на цену сделки влияли слабо – рабочие потерпят. А вот свой брат-коммерсант и под банкротство может подвести, с долгами такого плана избавиться от убыточного предприятия очень непросто, и цену приемлемую никто не даст.
Другой документ прояснил, откуда промышленник взял капитал для расчетов с банками и поставщиками сырья. Исписанный небрежным почерком черновик можно было смело нести в полицию – если не уголовное дело, то грандиозный скандал нашему другу обеспечен. Трижды заложить механические мастерские в разных банках – это, знаете ли… В средние века за такие фокусы головой расплачивались.
Воровато оглянувшись на отчаянно зевающего секретаря, я быстро спрятала улику. Вот и все, здесь мне больше делать нечего. Теперь, буржуй наш недорезанный, ты у меня не отвертишься. Дело оставалось за малым – обставить спектакль должным образом.
На обратном пути мы столкнулись с сухощавым, болезненного вида господином, одетым в черную форменную тужурку. Он зло прищурился, явно собираясь что-то сказать, но лишь молча сплюнул – презрительно, с вызовом.
– Инженер Егоров из котельной, главный подстрекатель у этих, – шепотом, не скрывая ненависти, пояснил секретарь и с опаской оглянулся за спину. – Удавить бы в подворотне, да рабочие горой за него стоят.
Придет срок – удавим, мрачно пообещала я про себя, неожиданно вспомнив славное комсомольское прошлое. И тебя удавим, и твоего эксплуататора. В душе поднялась волна гнева. Масла в огонь подлил и месье Поль, вернувшийся с экскурсии по цехам.
– Хорошо, что вас с нами не было. Рабочие казармы – зрелище не для чувствительных барышень… Ума не приложу, как можно жить в таких жутких условиях, – угрюмо поведал он, едва переступив порог кабинета.
Я с нескрываемым злорадством перевела реплику и, выудив из памяти уроки истории, добавила уничижительной отсебятины.
Лука Астафьев, бросив обеспокоенный взгляд на француза, поспешил заверить:
– Фабричная инспекция не далее как в прошлом месяце с визитом были. Нарушений не зафиксировано, могу предъявить акт для ознакомления.
Не сдержавшись, я пробормотала под нос, куда он может засунуть этот акт. Промышленник с подозрением покосился на меня. Вопросительно изогнув бровь, Поль поинтересовался, каковы будут наши дальнейшие действия.
– Сеньор Касильяс озвучит свое решение завтра утром, – сухо озвучила я очередной "перевод". – Нам необходимо посоветоваться с Мадридом.
– Воля ваша, торопить я вас не вправе, – пожал плечами фабрикант и повелительно кивнул секретарю: – Проводи дорогих гостей, не ровен час заплутают.
Обратно ехали молча. Лишь раз я взвизгнула – от восторга, увидев паровой трамвай. Маленькое чудище с лязгом и грохотом тащило в сцепке три вагона. Мне вдруг захотелось прокатиться на этом питекантропе.
Весь вечер я составляла план банкротства фабрики. В основу легли те самые цифры из черновика. В принципе, схема была примитивна. Достаточно подкинуть падким на сенсации журналистам факты о трижды перезаложенном имуществе, как все остальное сделает рынок. Деньги любят тишину. Банки-кредиторы налетят на должника с прожорством падальщиков и не успокоятся, пока не заклюют до смерти.