Скорым шагом покинув департамент полиции, я подозвал извозчика – стоило немедля встретиться с моей подопечной. В этом деле таилось немало загадок: удивляла поспешность, с коей материалы из околотка направили в центральный аппарат полиции, пропавший акт изъятия ассигнаций, непонятный интерес жандармского офицера из охранного отделения…
Признаюсь со всем присущим мне цинизмом: моя контора не берется за безнадежные дела – славу адвокату приносят победы, пораженья с пугающей закономерностью нещадно бьют по кошельку. Чтобы избежать подобного казуса, достаточно малого: тщательно изучить дело на предмет его перспективы. Но этот случай стоит особняком – имя барышни ныне на слуху, интерес прессы к предстоящему процессу ожидается нешуточный, и излишней рекламой юридическую обедню не испортишь.
Добравшись до купеческого особняка, я кинул двугривенный бородатому извозчику и с неподобающей представителю моей профессии торопливостью взбежал по крутым ступенькам парадного крыльца. На дверной звонок откликнулся сам хозяин, с тревогой пробасив:
– Гляжу – лица на тебе нет, Йоханн Францевич, никак с дурными вестями пожаловал?
Я не стал кривить душой, сумрачно поведав:
– Один мой старый приятель из отдела дознания любезно предоставил возможность ознакомиться с материалами обвинения. Радостного, надо признать, для нашей барышни там до крайности мало.
Петр Трофимович помрачнел, потрепал в глубокой задумчивости бороду и, спохватившись, потянул меня за рукав:
– Что ж мы на пороге-то беседуем?! Милости прошу в дом, изволь отужинать с нами … – и с напускной сердитостью проворчал: – Отказ не приемлю категорически! Вам, молодым да неженатым, все по ресторациям привычней да трактирам, а что здоровье без домашних разносолов губите, то невдомек неразумным.
При виде ломившегося от изобилия стола в моей давно обрусевшей душе внезапно проснулся прагматичный немец: коли все не съем, то хотя бы попробую. Поцеловав ручку хозяйке, я встретился взглядом с виновницей торжества и, моментально утонув в чарующем зеленом море, неожиданно для самого себя пролепетал:
– С возвращеньицем вас, Анна Васильевна!
И с ужасом прикусил язык – что за околесицу я несу?!
Мою неловкость могло оправдать только одно: в полумраке околоточного участка я не смог как следует разглядеть свою подзащитную – тогда она показалась обычной, ничем не примечательной барышней с заурядной внешностью. Тем разительней был контраст: передо мной сидела особа, способная свести с ума одной лишь лукавой улыбкой, одним мимолетным взглядом.
– А вы милый, – нежно проворковала она, вогнав меня в краску. – Кстати, при первой нашей встрече вы не представились. Как мне к вам обращаться?
– Прошу простить меня за столь вопиющую бестактность, – охрипшим голосом произнес я. – Йоханн…кхе-кхе… – внезапный кашель окончательно погубил мое реноме.
– Фамилия у вас, часом, не Вайс? – неожиданно рассмеялась Анна.
– Розенталь, – с трудом выдавил я из себя.
– Долина роз, – мечтательно произнесла барышня. – Как поэтично!
Я покраснел пуще прежнего – вроде бы и искренний восторг, но отчего-то показалось, что надо мной подтрунивают.
– Аннушка, не ввергай дорогого гостя в смущение, лучше угости его рыбкой, – весьма кстати вмешалась Серафима Павловна, с легким укором взглянув на мою мучительницу. – Осетр сегодня весьма удачным получился и соус в меру пряный, не как в прошлый раз.
Не знаю, что было в прошлый раз, но вкуса тающего во рту блюда я не чувствовал абсолютно. Виной тому была моя подзащитная, разглядывающая меня с непритворным интересом. Если бы не старый добрый коньяк, до конца ужина я бы точно не дожил.
Черт возьми, даже мэтрам российской юриспруденции не удавалось выбить меня из колей в ходе сложных судебных процессов, а зеленоглазой девчонке удалось это сделать в считанные минуты! Прокляв в душе несвойственную мне застенчивость, сделав маленький глоток крепкого турецкого кофе, я самым строгим голосом произнес:
– Анна Васильевна, нам надо серьезно поговорить. Дело не терпит отлагательства…
– Вы хотите предложить мне руку и сердце? – с нетерпеньем перебила она, восторженно хлопнув ресничками.
– Аннушка! – вскричал от негодования Петр Трофимович.
– Не время для шуток, на кону ваша судьба, – холодно предупредил я.
Горестно вздохнув, Анна жалобным голоском произнесла:
– Злые вы! Вот помру старой девой, будете знать… – и обиженно надула губки.
Серафима Павловна звонко расхохоталась.
– Ладно… – звонко хлопнув в ладоши, серьезным тоном сказала Анна. – Повеселились и хватит… Не обижайтесь, Йоханн, но мне хотелось проверить вашу реакцию и психологическую устойчивость.
Мысленно поаплодировав изобретательности своей подзащитной, я грустно осведомился:
– Экзамен, если я правильно понял, мною провален?
– Вовсе нет, – обезоруживающе улыбнулась Анна. – Вы достаточно быстро взяли себя в руки… Но хватит об этом, расскажите, что вам удалось узнать.
Пытаясь не упустить ни единой подробности, я поведал обо всех материалах, имеющихся у обвинения. Анна слушала молча, с сосредоточенным видом покусывая губы. Когда повествование дошло до эпизода с пропажей акта изъятия ассигнаций, она вопросительно вздернула бровь, усмехнулась, и что-то едва слышно прошептала.
– Вот, собственно, и все, что удалось узнать, – закончив, я пригубил бокал с коньком.
– Значит, у них есть моя расписка, – с каким-то недоумением повторила она последнюю фразу.
Я молча кивнул в ответ.
– Вся проблема в том, что я не писала никаких расписок.
– Вы уверены? – как можно мягче осведомился я. – Постарайтесь вспомнить, вполне возможно, что нервный стресс от задержания вызвал кратковременную амнезию и…
– Я не писала никаких расписок! – гневно сощурившись, по слогам повторила Анна. – И смею вас заверить, что с памятью у меня полный порядок! И если и был у кого нервный стресс при моем задержании, то явно не у меня.
– Простите великодушно, мне никоим образом не хотелось вас обидеть… – я скрестил руки на груди в примирительном жесте. – Но поверьте моему опыту – любая экспертиза покажет, что расписка написана вашей рукой. В деле имеется план банкротства фабрики, почерк идентичен… надеюсь, вы не будете утверждать, что и план написан не вами?
– План мой, а расписку я не писала, – упрямо заявила Анна. – Вы помните ее текст?
Достав из портфеля карандаш, я быстро набросал на обеденной салфетке:
Настоящимъ собственноручно заверяю, что мною получено двадцать тысячъ рублей въ ассигнацiяхъ.
Анна Васильевна Лазовичъ
– Ага! – торжествующе воскликнула Анна. – Я с этими "ятями" писать-то не умею! Неужели вы не заметили, что стилистика в плане банкротства иная, отличная от расписки, что в нем полно ошибок?
– Заметил, отчего же не заметить… Но обвинение заявит, что ошибки сделаны с умыслом, – меланхолично парировал я. – Обычная практика всех мошенников.
– А расписку, значит, я вдруг решила написать по всем правилам грамматики?! – ядовито возразила Анна.
– Преступникам свойственно ошибаться, – голосом окружного прокурора поведал я. – Увидев крупную сумму, вы в порыве алчности забыли об осторожности, вот и результат.
– Иоханн, голубчик, если Аннушка говорит, что расписка поддельная, тебе следует ей поверить, – мягко вмешалась Серафима Павловна.
– Надо требовать судебную экспертизу! – грохнул кулаком по столу Петр Трофимович.
Посуда жалобно тренькнула, желтобокое яблоко, подпрыгнув, перевалилось через край вазы и отправилось в путешествие по скатерти, сбивая по пути пузатые бокалы.
– Вы говорили, что в этом деле у нас имеется недоброжелатель? – вкрадчиво спросил я. – Некий полицейский чин из Хамовнической части? – и дождавшись ответного кивка, огорченно развел руками: – Тогда у нас нет ни малейших шансов с экспертизой. Три года назад его имя мелькало в материалах секретного расследования, дело было связано с подделкой векселей одного известного банка. Улики против нашего друга были крайне слабыми, дело отправили в архив, поскольку не смогли выйти и на след самих фальшивомонетчиков, они до сих пор гуляют на воле.