– Вы желали сообщить мне что-то важное? – едва мы остались наедине, произнес Поль.
– Искренне прошу простить меня за то, что втянула вас в столь неприятную историю! – я покаянно сложила руки на груди. – Клянусь всеми святыми, в мыслях не держала, что моя затея может привести к столь пагубным последствиям.
Правду молвят: благими намерениями вымощена дорога в ад. Когда гениальная мысль по спасению мошенника Жоржа посетила меня, о возможных последствиях, честно признаюсь, я не задумывалась.
– Не терзайте себя понапрасну! – небрежно отмахнулся Поль. – Мой дед брал Бастилию, отец воевал за независимость американского народа, так что дух авантюризма у меня в крови. Вы и впредь можете рассчитывать на мою помощь.
– Ловлю на слове, – рассмеялась я.
– Всегда к вашим услугам, – серьезно ответил Поль. – Но, полагаю, не для этого вы хотели меня видеть?
Смущенно потеребив кончик носа, я шепотом произнесла:
– Мне от вас требуется только одно: быть ниже травы и тише воды. Фабричные цеха вы осматривали без меня, вместе нас видел только промышленник – его слово против моего. Когда меня задержала полиция, вас со мной не было.
– Был еще секретарь фабриканта, – напомнил Поль.
Я с пренебрежением махнула рукой:
– Заинтересованный свидетель, присяжные ему не поверят.
Поль насмешливо прищурился:
– А чему они должны поверить?
Тяжело вздохнув, я честно призналась:
– Пока еще сама толком не знаю, чему-нибудь да поверят. План сырой, тактика защиты не отработана. Но если обвинению не удастся связать меня с вами, будет намного легче.
Дальнейшая беседа свелась к обсуждению мелочей.
На том и расстались. Все-таки визит француза на фабрику в роли мадридского промышленника представлялся одним из самых слабых мест в моих защитных построениях. Если не удастся его отвязать от моей особы, у обвинения появится небьющийся козырь – преступный умысел группой лиц, что называется, налицо.
Вспомнив про прилизанного свидетеля-секретаря, я неожиданно припомнила и ненавидящий взгляд, коим одарил меня в правлении бумагопрядильной фабрики попавшийся навстречу член стачечного комитета рабочих.
– Пахом, голубчик, – тронула я за плечо кучера, – ты, помнится, говорил намедни, что свояк твой у Луки Астафьева в мастерах служит?
– В цехах ихних по механической части старшинствует, – не оборачиваясь, подтвердил Пахом. – В бригаде евойной наладчики да ремонтники трудятся, на Пасху как-то похвалялся, что должность то немалая будет, почетная.
– Инженер Егоров… – я на мгновенье запнулась. – А с этим господином ты, случаем, никогда не сталкивался?
Кучер напрягся, это было видно даже со спины. Помолчав минуту, он настороженно, с явным недовольством спросил:
– Вам, барышня, к чему такие знакомства? Не к добру это, власть за этими господами, что народ к бунту подстрекают, в оба глаза бдит. Время нынче неспокойное, вам от сицилистов подальше держаться надо, самим, чай, несладко приходится.
Намек был более чем прозрачен. Мало, мол, тебе, горемычная, уголовных приключений, так еще и на политику потянуло. Но деваться некуда – без помощи кучера мне не справится, в таких делах без протекции никак. Со мной даже разговаривать не станут.
Я жалобно протянула:
– Пахомчик, миленький, ну пожалуйста! Мне очень нужно встретиться с этим господином.
– Ладно, – после долгой паузы нехотя обронил Пахом. – Будет вам встреча, но коли боком выйдет ваша затея – не обессудьте, я вас упреждал… – и угрюмо спросил: – До дому править прикажите иль другие намерения имеете?
– Нас господин Розенталь ждет, – напомнила я. – Едем в судебную палату.
Путь до окружного московского суда оказался неблизким – мне даже удалось немного вздремнуть. Когда добрались, долго терла глаза, пытаясь понять, что за сон мне приснился на этот раз.
Вспомнила.
И глубоко вздохнула, бросив виноватый взгляд на своего поверенного, нетерпеливо приплясывавшего у парадного крыльца.
– Вы обещались прибыть к девяти часам, – с легким укором произнес он, помогая мне покинуть коляску.
– Барышням свойственно опаздывать, – привела я неотразимый аргумент и, уцепившись за галантно подставленный локоть, с самым серьезным видом добавила: – По этой причине ваш упрек представляется необоснованным, вследствие чего подлежит отклонению.
– Вы опасный соперник, – немедля включился в игру Йоханн. – Признайтесь, где вы изучали риторику?
Ага, вот прямо сейчас все и расскажу! Диплом предъявить не потребуете?
Не дождавшись ответа, Йоханн молча открыл дверь окружного суда и столь же молча повел меня по широкой, отделанной мрамором лестнице. На втором этаже он остановился перед грифельной доской с расписанием дел, недовольно пожевал губами и, нахмурившись, произнес:
– К моему глубочайшему сожалению, познавательных процессов не наблюдается. Есть одно занимательное дельце по обвинению в подделке вексельных листов, но заседание уже началось, нас до него не допустят-с… – вскользь пробежавшись взглядом по списку, он задумчиво сказал: – Смею предложить дело о поджоге соседского сарая из мести, рассматривать будут через полчаса.
Пришел мой черед задуматься. Честно говоря, мне был интересен любой процесс, но хотелось бы что-нибудь поближе к моей тематике. К мошенничеству, то бишь.
– Более ничего интересного не имеется? – осторожно спросила я.
– Увы, – с неподдельным огорчением развел руками Йоханн, – более ничего предложить не могу. Есть дело по частному обвинению в уничтожении долговой расписки, но корысти в том следствие не обнаружило, долг возвращен, скорее всего, судебное разбирательство закончится примирением сторон. Впрочем… – на мгновенье замерев, он провел пальцем по доске с таблицей дел: – Вот по этому делу обвинителем выступает первый товарищ окружного прокурора, вероятно, он будет оппонентом и в нашем процессе. Крайне цепкий и хитрый господин. Не желаете заочного знакомства?
Врага надо знать в лицо – это аксиома. Не колеблясь ни секунды, я решительно сказала:
– Идем! – и уже входя в зал заседаний, запоздало спросила: – А что хоть за дело-то?
– Банальная кража, – пожал плечами Йохан и, по-приятельски кивнув субтильного вида судебному приставу, стоящему у входа в зал, подвел меня ко второму ряду зрительских скамеек.
Я завертела головой по сторонам. Зевак на удивление было немного – зал заполнился едва ли наполовину. Из вездесущей прессы наблюдался лишь один фотограф, при виде меня страдальчески наморщивший лоб. Он явно пытался вспомнить, имел ли счастье лицезреть мою особу ранее.
В моей особе, между тем, боролось два противоречивых чувства: нежелание излишнего внимания и природная вредность. Победила последняя – показав украдкой язык назойливому папарацци, я с независимым видом уселась на жесткую скамью, не забыв задрать вверх подбородок.
Йоханн едва слышно хмыкнул.
Вскоре в зал ввели подсудимую. Забитая тетка лет сорока, с испуганным взглядом на морщинистом лице. Не знаю, что там она украла, но мне отчего-то стало ее нестерпимо жаль. До слез.
– Встать, суд идет! – неожиданным громогласно объявил субтильный пристав, и зал послушно загрохотал отодвигаемыми скамьями.
В черных мантиях неспешно и степенно вошла судейская коллегия. Едва заняв место, председательствующий огласил:
– Слушается дело по обвинению крестьянки Марфы Дмитриевой в тайном хищении медной лампады, освященной употреблением при богослужении. Дело рассматривается московским окружным судом. Прошу пристава пригласить господ присяжных заседателей.
– Лампадке этой красная цена – пятак в базарный день, – недоуменно прошептала я. – Подсудность мирового судьи, почему окружной суд рассматривает дело, да еще и с присяжными? # # 1
# # 1 Судебные уставы 1864 г. ввели систему судебных органов с четкой компетенцией. Создавались две группы судов: мировые судьи и система общих судебных установлений, к которым относились окружные суды, судебные палаты и Кассационные департаменты Правительствующего Сената. Институт мировых судей открывал доступ к правосудию широким слоям населения: к компетенции мировых судей относилось рассмотрение мелких гражданских и уголовных дел. Окружные суды рассматривали по первой инстанции гражданские и уголовные дела, неподсудные мировым судьям и не отнесенные законом к ведению судебных палат.