На её белоснежной ладони вырисовывалось серебряное изображение древа. Получившаяся метка была в несколько раз меньше той, что была у Джона. Мии стало всё интуитивно понятно.
— Это…? — подняла она взгляд с их всё ещё соединенных рук на лицо Джона и посмотрела ему в глаза. Мия была тронута как никогда.
Джон убрал руку и кивнул:
— Теперь ты не заперта здесь. Захочешь выйти и подопнуть своего «сухаря» — можешь сделать это в любое время.
Джон проделал тоже самое с Кристиной. Её реакция на его появление была не такой, как у Мии. Она только радовалась его появлению. Передав ей метку и сделав новые пилюли очищения пламени души королевского класса, Джон отправился к своему последнему клиенту — монаху.
Ли сидел под частично засохшим деревом души. Он выглядел довольно странно. Напряженный, тяжело дышащий, издающий какие-то странные звуки. Появившись перед ним, Джон спросил:
— У тебя живот болит?
— Тебе опять скучно стало? — посмотрел на него как на идиота монах, — чё припёрся? Отстань.
— Я пришёл к тебе по делу, — пожал плечами Джон, сев рядом, — хотел дать тебе возможность выходить отсюда по собственному желанию, без моего участия, и входить…ну, раз ты занят, то я пойду. Увидимся через месяц.
Парень попытался встать, но Ли поспешил схватить его за плечо:
— Стой. Я не говорил, что не хочу этого. Что я должен делать?
Спустя пять минут довольный монах смотрел на маленькую метку серебряного дерева на своей ладони. Этой штуке парень нарадоваться не мог. Не только возможность вольного выхода во внешний мир приносила радость, он ещё и чувствовал таинственные пространственные законы, подкрепленные непонятными формациями, которые можно и стоит изучить.
— Ты конечно та ещё свинья, Джон, — улыбнулся он, — но иногда даже ты можешь сделать что-нибудь хорошее. Я удивлён, очень удивлён. Моё почтение.
Уголки губ Джона дёрнулись. У него вновь возникло желание пару раз пройтись кулаком по морде лица неисправимого товарища, но, судя по всему, даже могила не сможет его вразумить.
— …Рассказывай, — выдохнул он, чтобы успокоиться, — чем ты тут так усердно занимался. Что тревожит тебя последние несколько недель? Ты вообще не продвинулся в культивации.
Ли посерьёзнел, вздохнул, устремил взгляд к небу и честно ответил:
— Я пытаюсь снять печать. Твои слова натолкнули на меня на мысль о том, что её можно снять волевым усилием, но все мои попытки потерпели неудачу. Честно, мне даже показалось, что она колебалась во время моих попыток, но, судя по всему, это действительно невозможно. Я не знаю…
— Друг мой, — похлопал его по плечу Джон, — если тебе удалось поколебать её волевым усилием, это значит, что твоя догадка верна, но волевые усилия недостаточны. Тебе нужно больше стараться.
— Проще сказать, чем сделать. Не ты ведь страдаешь от печати, наложенной каким-то гавнюком стадии боевого императора. Тебе не понять масштаб проблемы.
— Знаешь, — усмехнулся в ответ Джон, — у меня тоже появилась идея.
— М? — заинтересовался монах.
— Я верю, что ты действительно старался, но идеи, которыми ты формировал волевое усилие, скорее всего неверны. Вернее, они недостаточно сильны.
— Что ты имеешь ввиду? — нахмурился Ли.
— Смотри. Чтобы разбить печать, как я это понимаю, ты своими мыслями создавал ментальную силу, что несла твою волю, и атаковал ею печать, так?
— Так, — кивнул Ли.
— Твоей воле нужны идеи, мысли, что будут содержать сильные чувства, являющиеся истоком формирования воли в принципе. Готов поспорить, ты внушал себе что-то вроде: «Я благородный монах, эталон непоколебимости, гениальный гений» и прочую чушь. Ты сам полноценно не веришь в это, поэтому и терпишь неудачи.
Лицо монаха скривилось и позеленело. Джон попал не просто в точку, а в самую сердцевину мишени, даже слова угадал.
— Чушь! — воскликнул он, — как я могу в это не верить!? Дурак что ли? Опять издеваешься надо мной? Сволочь!
— Успокойся, — вновь похлопал его по плечу Джон, — мы можем проверить, прав я или нет, если ты попробуешь мою идею.
— Какую? — повышенным тоном голоса спросил оскорбленный монах.
— Закрой глаза, — спокойно начал объяснять ему друг, — и представь, что ты сейчас доказываешь мне, будто грязь на бумаге, которую ты оставляешь ежедневно, не собачий высер, а действительно творчество. Сложно будет, но ты попробуй.
Монаха охватил сильный гнев, который просто так невозможно было потушить, но вместо того, чтобы вылить его на Джона, он направил весь этот гнев во внутренний мир на формирование ментальной силой, несущей его чувства и волю.