С телевидением сложнее. Однажды Керк должен был снимать меня в концерте. Мы просмотрели некоторые кадры с генеральной репетиции. Мой белый жилет застегивался на запонки. В некоторых кадрах меня было слишком много: были видны три-четыре запонки и слишком большой живот. На другом кадре передвинули поближе, и стало видно только две запонки. Этот кадр был все-таки лучше других, и я попросил использовать именно этот ракурс.
Перед началом концерта я увидел Керка за кулисами и, показывая два пальца, закричал: «Помнишь? Только две запонки!»
Некоторые мои привычки придают мне на концертах больше уверенности. Всем знаком мой белый носовой платок. Впервые я достал его на своем концерте в Миссури — на случай, если на лбу выступит испарина. Оказалось, что я чувствовал себя гораздо лучше, когда вынимал и держал в руках платок. Конечно, платок — вещь сугубо функциональная, но теперь это и мой талисман.
Еще я чувствую себя увереннее, когда, исполняя на концерте что-то новое, вижу перед собой ноты. Помню, у меня был первый большой концерт в «Мэдисон-сквер Гарден» в 1985 году. Его должны были транслировать по телевидению. Режиссер Пи-би-эс, приятный человек по имени Дэвид Хорн, подошел ко мне во время одной из последних репетиций и стал отодвигать пюпитр с нотами. Я вцепился в ноты. Дэвид спросил:
— Лучано, неужели во время концерта вы собираетесь стоять перед пюпитром?
Тогда я ответил ему на своем лучшем итало-американском наречии:
— Уберешь пюпитр, получишь под зад…
В 1981 году в мою жизнь вошел очень интересный человек, который многое изменил в моей творческой деятельности, — Тибор Рудаш. Ему тогда было за пятьдесят. Он родился в Венгрии, но долгие годы работал как режиссер-постановщик в Австралии и позже переехал в Америку. Некоторое время он ставил ревю в казино Лас-Вегаса, потом набирал артистов для «Резортс Интернешнл» в Атлантик-Сити. Он привозил в Атлантик-Сити таких звезд эстрады, как Фрэнк Синатра, Долли Партон и Билл Косби. Мистер Рудаш приехал к Герберту Бреслину, чтобы пригласить меня спеть в курортной гостинице в Атлантик-Сити. Как я узнал позже, Герберт тогда просто выгнал его из своего кабинета.
Чтобы понять Герберта, нужно знать несколько вещей. Его очень интересует серьезная музыка, опера.
Он очень заботится и обо мне. И конечно же, гордится тем, чего мне удалось достичь. Он гордится также и своим участием в моей карьере (и не без оснований). Герберт не только на страже моих интересов, но и оберегает меня.
Я знаю, что в Нью-Йорке к нему в офис целый день приходят с просьбами, чтобы я спел по любому поводу: будь то вечер в школе, спортивные соревнования, какие-то общественные мероприятия — даже по случаю открытия новой пиццерии. (Однажды, хотя мне и не надо было петь, я действительно присутствовал на открытии пиццерии, но только потому, что ее владелец — мой Друг.) Я участвую во многих благотворительных концертах, старюсь, чтобы они составляли не меньше десяти процентов от числа всех моих выступлений. И если бы Герберт не стоял на страже, я бы, наверное, пел только в благотворительных концертах.
У Герберта есть расписание моей работы на два-три года вперед. Даже если еще остается «окно» для других выступлений, Герберт всегда знает, какое из них может меня заинтересовать. Я полностью доверяю ему, если он считает нужным отказать. При первой встрече он всегда вежлив, выслушивает предложение и дает ответ. Чаще всего он говорит «нет» и объясняет, почему я не могу принять приглашение. Если человек продолжает настаивать, называя других участников концерта или говоря еще что-то, что может повлиять на Герберта, то ему вдруг изменяет его привычная вежливость. Именно так случилось, когда он предложил Рудашу покинуть свой кабинет.
Тибор рассказал мне потом, что Герберт заявил:
— Мистер Паваротти — один из величайших певцов в истории оперы, а вы хотите, чтобы он пел в игорном притоне? Ни за что в жизни!
Когда Рудаш попытался повлиять на его решение, Герберт велел ему выйти вон. Герберт отказывает иначе, чем я, — у него для этого свои способы.
У Тибора Рудаша тоже был свой способ действия: он приходил в офис Герберта несколько раз, всякий раз предлагая все большую сумму всего за один концерт (хотя и первоначальная сумма была огромной). Каждый раз он получал один ответ: «Убирайтесь». Офис Герберта Бреслина находился на Пятьдесят седьмой западной улице, в том же квартале, что и Карнеги-Холл. Герберт и все его служащие сидят в одной большой комнате без перегородок и дверей — как в какой-нибудь газетной редакции. Прямо из холла попадаешь в офис. И вот однажды открылась дверь и показалась голова Рудаша. Все уставились на него. Он крикнул: «Сто тысяч долларов…» Герберт пригласил его войти…