– Юля, мы хотим попробовать поснимать порно, – заявляет Гадаски Юле.
– Это будет стоить дороже, – говорит Юля.
– Давай пойдем на Чайковского и обсудим этот вопрос спокойно.
Когда мы сидим на Чайковского за низеньким столиком, сделанным из положенной на ящик иконы "Снятие со Креста", и отогреваемся чаем, Гадаски опять возвращается к теме.
– Сто долларов, – говорит Юля.
– Сто долларов – это много, – говорит Гадаски. – Понимаешь, это для нас не бизнес, мы на этом не заработаем. Просто хочется попробовать силы в другом жанре.
Юля не соглашается, и они начинают долго и нудно торговаться.
– Понимаешь ли, Юля, – быстро находит Гадаски новый аргумент. -
Проститутка на Суворовском проспекте стоит триста рублей, но нам хочется поработать именно с тобой! Потому что ты нам нравишься и с тобой вообще интересно работать. Но сто долларов мы заплатить не можем.
Я слежу за их спором и думаю о том, какой найти выход. О том, чтобы заплатить Юле сто долларов не может быть и речи. За сто долларов мы можем взять себе двух самых лучших валютных проституток в "Конюшенном дворе" на целую ночь. Они вообще-то там по сто, но симпатичным русским мальчикам обычно делают скидку, тем более, если нет другого клиента, и в итоге соглашаются пойти за пятьдесят. Однако мне понятна и позиция Юли. Ее гордость не позволяет ей ебаться с нами за бесценок, а ебаться ей с нами, видимо, хочется.
– Слушайте, – встреваю в спор я. – О чем разговор? Надо быть реалистами. Мы сможем заплатить не больше, чем мы сможем. Давайте посмотрим, сколько у нас денег, и решим!
– Хорошо, – соглашается Юля. – Давайте мне все деньги из ваших бумажников, можно только рубли. И мы в расчете.
С этими словами она достает из сумочки книжку, это какой-то зарубежный детектив, раскрывает ее, а сама отворачивается. Мы достаем бумажники. У меня четыреста рублей, а у Гадаски всего сто двадцать. Мы кладем эти деньги в книжку и закрываем.
– Ладно, – говорит Юля, засовывая книжку в сумочку. – Что мне теперь делать?
– Пока мы шли, – говорит Гадаски, – я выдумал два сюжета. В первом сюжете я буду морским офицером, а ты – просто женщиной. Я схвачу тебя в подъезде и выебу в лифте.
– А что скажут соседи? – говорю я.
– Мы будем ебаться тихо, – успокаивает меня Гадаски.
– Как можно ебаться в лифте тихо? Это явно будет слышно на все шесть этажей!
– Хорошо, я схвачу ее в лифте, а выебу на чердаке.
– Вот это уже более реальный тактический ход, товарищ капитан третьего ранга! соглашаюсь я. – А теперь говори, гад, какой сюжет ты выдумал для меня! Надеюсь, мне не нужно будет ебать Юлю на улице?
– Нет, это будет ужасно романтическая история. Ты будешь изображать монаха, пишущего в монастыре икону, а Юля – блудницу, тебя совращающую.
– Кассету я заберу с собой в Лондон и там попробую над ней на компьютере поработать. Может, что-нибудь, да и выйдет. Но, предупреждаю, это не шедевр, – говорит мне Гадаски уже после.
– Да, это не шедевр! – соглашаюсь я. – Это как-то опустошает.
Снимать порно я вообще теперь больше не буду. Не хочу! Это неинтересно. Нет самого главного – эротического напряжения и страсти. Все как-то так просто и пресно, как в супружеском ложе, даже не взирая на интересный сюжет. Может поэтому все порно-фильмы такие скучные и однообразные, потому что в них отсутствуют реальные чувства?
– Сегодня мой последний вечер, – прерывает мои рассуждения
Гадаски. – Нужно подумать, как мы его проведем.
– Мне кажется, тебе хочется пойти… Черт, куда же тебе хочется пойти?
– В "Конюшенный Двор", – радостно подсказывает Гадаски.
Глава 20. БАР "ПУШКИН". НОЧЬ ТРЕТЬЯ. ФИНСКИЕ ЛЫЖИ.
К одиннадцати вечера мы собраны и готовы уже выдвинуться в "Конюшенный Двор", как вдруг Гадаски решает побриться.
– А как отнесется девушка-микроцефал к тому, что ты будешь снимать там других баб? Она, наверное, уже считает тебя своим парнем и захочет в последнюю ночь побыть с тобой? – спрашиваю я Гадаски.
Но дождаться ответа я не успеваю. На подоконнике крякает мой мобильный телефон. Это пришел SMS. Крошечный экран жидкокристаллического дисплея освещается и в левом нижнем углу появляется значок-конвертик. Я нажимаю на кнопку. Pia Lindgren – "Where are you? Hugs Pia. 21:56" – высвечивается на дисплее короткий текст.
"Так, что бы это могло значить?" – соображаю я. – "Во-первых, ее телефон на финском времени. Сейчас не 21:56, а 22:56, у финнов на час меньше. Надо будет учесть это на будущее. Во-вторых, что делать? Бросить Гадаски и пойти к Пии мне будет неудобно. Это его последний вечер и мы уже собрались идти развлекаться в "Конюшенный двор". Значит, надо выяснить, где она и чем занимается".
Нажимаю на функцию "ответ" и пишу латинскими буквами по-русски:
"A ti gde? Hachu tebia videt! Mi s drugom idjom w klub. Hochesh hodit s nami? Celuju, Wladimir".
Посылаю, и через пару минут получаю ответ.
– Слушай, – говорю я Гадаски. – Объявилась моя финская красавица.
Она сидит со своими друзьями в баре "Пушкин" и хочет, чтобы мы туда подъехали. Ты знаешь, где это? Я лично – не знаю.
– В первый раз слышу. Спроси у нее адрес.
Посылаю вопрос, получаю ответ.
– Это на Мойке.
– Тогда поехали! Если там скучно, пойдем в "Конюшенный двор".
На улице мы берем частный мотор и едем в "Пушкин". Мы едем по Мойке и где-то возле японского консульства замечаем вывеску бара "Pushka.Inn". В полупустом помещении оформленного по-заганичному заведения, в его дальнем углу, за стеклянным, прозрачным столиком сидят Пия, Мерья и еще одна тетенька с утиным носом.
– Привет! – радостно приветствует нас Пия. – Идите сюда! Этот бар принадлежит одному нашему другу, он из Австралии. Мы здесь часто бываем. Возьмите себе что-нибудь попить.
– Цены, как в Лондоне, – замечает Гадаски, листая карту меню. -
Только, водка здесь дешевле, но по российским меркам тоже дорого.
Кто ж сюда ходит?
– Да, цены здесь действительно высокие, но ниже, чем в Финляндии.
Волли говорит, что он сделал это специально, чтобы западные люди чувствовали себя здесь, как дома, – отвечает Пия.
– Какой же он при этом мерзавец и лицемер! – непроизвольно вырывается у меня.
– Не говори так, – пугается Пия, – вон он у стойки стоит, услышать может.
– Ладно, – вмешивается я Гадаски, – закажем себе водки. Пусть этот австралийский ублюдок нашим русским рублем подавится!
– Он не совсем австралийский, – замечает Пия. – Он русского происхождения из семьи эмигрантов. И вообще он наш друг!
Я перевожу взгляд на Мерью и вижу, что она меня с трудом узнает, настолько она пьяная. Тетенька-утконос оказывается хозяйкой квартиры, в которой была Party. Почему же Party закончилась так рано?
– А Мерья тоже в консульстве работает? – спрашиваю я, чтобы поддержать разговор.
– Нет, Мерья работает в представительстве Finn Air. Она там главный менеджер, самый важный человек. Мерья вообще очень умная. Правда, Мерья?
– Да-а-ааа, – мычит Мерья, окидывая нас мутным взором.
– А живет она тоже на Робеспьера?
– Нет, у нее большая квартира на Гороховой, рядом с представительством Finn Air.
Пока я беседую с Пией о Мерье, Гадаски проводит дознание Утконоса.
– Пия, а почему же Party закончилась так рано? Ведь завтра воскресенье и можно было бы праздновать до утра? Я очень мало знаю финнов, но мне кажется, что здесь что-то не так. Почему так рано все разошлись?
– О, ее муж, – Пия кивает на Утконоса, – он такой алкоголик!
Вообще-то он хороший, у него здесь очень крупная фирма и в Финляндии тоже есть бизнес, но он много пьет. Сегодня он очень напился и упал на камин. Одна половина лица у него сразу стала синей, и все думали, что он умер. Но он жив, его отвезли в больницу. У нее была такая истерика! Праздник был испорчен. Гостям пришлось уходить. Ты понимаешь? Теперь она говорит, что будет с ним разводиться, что он всегда такой, и что это было в последний раз.