На ночь Ханнели располагается на диване в гостиной. Кай, привыкший в последнее время спать с мамой, недовольно отправляется в свою комнату, а мы с Пией закрываем за собой дверь спальни.
Глава 22. УТРО. ОКРАСКА БАТАРЕИ. КИТАЙСКИЙ ПРОЕКТ. "ФОРА".
Многое в этом романе будет начинаться утром и закачиваться ночью
– до того самого момента, когда я не утрачу сон и не обрету бессонницу. Тогда дни и ночи сольются для меня воедино, они будут перетекать друг в друга, и между ними не будет больше границ.
А пока я еще сплю, уткнувшись лицом в рыжие волосы финской женщины по имени Пия. Сквозь сон я слышу, как включается функция будильника на ее мобильном телефоне. Слышу, как она просыпается, как встает, чешет задницу и смотрит в зеркало. Даже слышу, как она улыбается. Как выглядывает в окно, и как выходит из спальни.
Из слуха сквозь сон я опять погружаюсь в сон, и во сне я на какое-то время теряю слух, а потом вновь его обретаю и снова начинаю слышать сквозь сон. Слышу, как что она снова в комнате. Ходит по полу и роется в шкафу. Одевается. Смотрит на меня.
Я открываю глаза – она одета. Она ничего не говорит, а только смотрит. Я снимаю со стоящего рядом тренажерного велосипеда свои штаны и быстро в них влезаю. Я уверен, что я одеваюсь гораздо быстрее других мужчин, потому, что я никогда не ношу трусы, даже зимой. И штаны я одеваю просто так – на голое тело.
Не носить трусы – очень удобно. Тогда их не надо стирать. Когда не носишь трусы, тогда не потеет член и это более гигиенично, чем, если бы он потел. Это женщинам необходимы трусы, потому что они часто в них что что-нибудь носят, то прокладки, то что-то другое, иногда они носят в них деньги.
Денег же у меня не так много, чтобы носить их в трусах. Поэтому я ношу их в кармане, или в кошельке, или в сумке. Но в трусах – никогда!
Мы выходим на улицу, и я вдруг прозреваю. Я неожиданно начинаю видеть то, что не видел. О, Пия, Пия! Я всегда буду тебе благодарен за то, что ты невольно открыла мне глаза на эти стороны петербургской жизни! Не будь тебя, я бы их никогда не увидел! Разве что только случайно. С тобой же я получил уникальную возможность видеть их часто и даже порой регулярно.
Когда мы выходим на улицу, примерно в восемь пятнадцать, то попадаем в перформанс. Я не мог видеть его в прошлый раз, потому как уходил раньше, когда еще не было восьми.
Сейчас же действо в полном разгаре. Со всех сторон, вернее из всех окрестных казарм потоками колонн вываливают солдаты, курсанты и матросы и идут, идут в непонятном мне, но понятном их командирам направлении, выпуская в морозный воздух теплые струйки пара из тысяч ртов. Все они идут в одну сторону. Куда-то к Таврическому парку за кинотеатр "Ленинград".
– Пия, что это? – спрашиваю я. – Это что, всегда так?
– Да, всегда, когда я иду на работу, а иду я к половине девятого.
Мы идем дальше и поворачиваем на Чайковского. Сбоку у стены стоит человек на одной ноге. Рядом с ним сидит большой лохматый пес.
– Этот человек тоже всегда стоит здесь в это время, – говорит
Пия. – В другое время я его никогда не видела.
– Да ты что! А я вообще ни его, ни этой собаки, ни разу не видел, хотя похоже, что он здесь, на Чайковского живет!
– Ты думаешь, что это странно?
– Я думаю, что – да! А еще я думаю, что нам надо сходить в кино.
Как ты на это смотришь? Я давно в кино не ходил.
– Я тоже. А куда мы пойдем?
– Мы пойдем на Неделю Исландских Фильмов, которая открывается завтра. Надеюсь, у вас в консульстве есть пригласительные билеты?
– А, так? Я буду об этом спрашивать.
– А я буду заниматься ремонтом.
– Пока!
– Пока!
У моего дома мы расстаемся. Я иду направо под арку, а она налево
– через дорогу к консульству. Там она будет работать, а я даже не знаю, чем она занимается. По своей невнимательности и нечуткости не удосужился поинтересоваться. А нужно было бы.
Что делать в такую рань? Ложиться еще поспать? Пойти завтракать в "Колобок"? Или же действительно заняться ремонтом?
Я с ненавистью смотрю на синюю батарею и тут же решаю ее покрасить. Белую эмаль такого же типа, как и ИКБ, я уже заблаговременно купил. Кроме того, купил я резиновые перчатки, кисть и строительный респиратор.
Я приоткрываю окно и бросаюсь вперед – на окраску. Крашу, как угорелый, теряю даже счет времени и чувствую, что действительно угорел. Отравился. От запаха краски. Она страшно вонючая, а я нею еще батареи крашу. На раскаленных батареях она быстро сохнет, какая-то гадость из нее испаряется, а я эту гадость полной грудью вдыхаю. Все это я замечаю, когда покрашено уже полторы батареи, и впадаю в полную панику. Мечусь по квартире, выскакиваю на балкон, обливаю себя душем. Ничего не помогает. Решаю, что может стать легче, если поем. Я ведь сегодня не завтракал.
В прошлый четверг я был в супермаркете, и продукты еще у меня остались. Открываю баночку грибной икры и всю ее с куском сухого хлеба съедаю. Вроде бы становится легче. Завариваю чай, пью. Еще легче, но пока не совсем хорошо. Лучше всего – пойти гулять на воздух. Может, зайти к Будилову и отнести ему надувную кровать? Отличная идея!
Теперь я бросаюсь на схватку с другим врагом – с резиновой американской кроватью. Я открываю все ее клапаны и начинаю на ней кувыркаться и прыгать, чтобы она поскорее сдулась. Затем скатываю ее, и запихиваю в полиэтиленовый мешок. Звоню Будилову. Он дома.
– Сейчас принесу кровать!
– Приноси, жду.
Во время ходьбы хорошо медитировать и думать. Сейчас я думаю о том, не попал ли я в полосу неудач? В последние дни меня, в самом деле, преследуют несчастья. Например, я страдаю от перепоев, мой хуй протыкает какой-то фигулиной убийца в белом халате, и он у меня все еще болит, хотя прошло уже больше трех дней, и он должен бы был перестать. А сегодня я вдобавок еще отравился краской и теперь у меня болит голова и во рту ощущается металлический вкус.
Я плюю на снег, и мне кажется, что слюна у меня синяя. Цвета ИКБ. Плюю еще раз. Нет, это обман зрения. Перед газами стоят синие батареи, которые я красил. Жаль, что я их не докрасил! Их обязательно надо докрасить. А еще нужно ликвидировать следы всех остальных самцов, у меня обитавших. Все вещи, связанные с Гадаски или Маленьким Мишей. И приглашать в квартиру одних только женщин. Это должна быть моя территория, а не сексодром для половых террористов вроде Колбаскина.
Хороша дорога к Будилову – ноги несут меня сами собой, можно думать и не отвлекаться. Будилов мой самый близкий друг, он живет совсем близко, ближе других. И жизнь хороша, и жить хорошо. Надо купить автоответчик и местный мобильный телефон. Рубцов мне советует "Фору".
– Она от портрета отказалась, – прямо с порога сообщает мне
Будилов. – Пришлось возвращать ее деньги. Получается, что я не только не заработал, но потерял еще 100 рублей, истраченных на подрамник и холст.
– Они просто ничего не понимают в искусстве. Портрет отличный, не переживай. Мы попробуем продать его Хайдольфу. Если все будет нормально, он приедет уже через две недели. Ждать осталось недолго. Или его купит моя финка.
– Какая финка?
– Извини, я тебе не успел еще рассказать. У меня есть теперь финская женщина, которая работает в консульстве. Я могу привести ее к тебе в гости. Уверен – ей понравятся твои работы, и она обязательно что-то купит.
– Все финны депрессивны, – категорически заявляет Будилов, – ты ведь знаешь Рэту? Она, кстати, тоже работает в консульстве.
Я киваю. Рэту я видел у Будилова в галерее несколько раз, но близко с ней не общался. Раньше у Будилова на чердаке была андерграундная галерея "Дупло", которую потом, во время его пребывания в Норвегии, разгромили пожарники, проводивншие летнюю инспекцию чердаков.