— Бэтмен.
Весь день он называл себя Бэтменом. Я честно не знала, кто это был, знала только, что он носил страшный латексный костюм. Мне не нравился Бэтмен, но нравился он. Так что, если он называл себя Бэтменом, я была не против.
Он покачал головой, его непослушные волосы упали на глаза.
— Нет. Этого Бэтмен не сделал бы. Нужно использовать свою секретную личность.
— И? Что ты вырежешь?
Ухмыляясь, он ударил концом ножа в кору.
— Б.У., — сказал он. — Брюс Уэйн. Так люди называют Бэтмена, когда не знают, что он Бэтмен.
— А что насчет меня?
— Ты можешь быть моим сообщником, — сказал он.
— Я не хочу быть твоим сообщником, — это разозлило меня. Я знала, что у сообщников всего меньше. Они не такие сильные, не такие властные. Не честно. Я хотела быть такой же крутой, как и Бэтмен.
— Хорошо, — сказал он. — Что насчет Женщины-кошки?
Женщина-кошка. Я не была уверена, что мне нравилось, но это звучало лучше, чем быть сообщником.
— Она тоже крутая, — сказал он. — Иногда плохая, но иногда хорошая. Она, наверно, такая же крутая, как и Бэтмен. — Ему не нравилось говорить это, но он пытался развеселить меня. Я с энтузиазмом закивала.
— Хорошо. Я — Женщина-кошка. Какая у меня секретная… личность? — мне нужно было аккуратно произнести слово.
— С.К., — сказал он, начиная вырезать. — Селина Кайл. Не забудь, хорошо? Я так буду называть тебя, когда увидимся в следующий раз, — он откинул волосы с глаз. — А как ты будешь звать меня?
— Брюс, — сказала я. — Брюс Уэйн.
— Правильно.
Солнце заблестело в его волосах, и я улыбнулась ему.
Голос Бена прорезался сквозь воспоминания.
— Пожалуйста, скажи, что ты помнишь.
Я уставилась на него. Волосы короче, лицо худее, и да, он был на несколько футов выше. Но теперь нельзя было ошибиться. Он вернул мне воспоминания, и я знала, кем на самом деле он был.
— Брюс, — прошептала я, подходя ближе, хотя ноги, казалось, весили тонну.
— Привет, Селина, — он сдерживал улыбку, но она все равно нашла выход. — Давно не виделись.
— Не так уж и давно, — сказала я мягко. Его пальцы коснулись моей щеки, словно перышком, прежде чем схватили меня за шею. Властно.
— Я сказал тебе, что тут же вернусь, — сказал он. — Как ты могла уйти?
Слезы заполняли глаза, но я даже не задумывалась о том, чтобы смутиться.
— Подразумевалось, что твои родители ненавидели меня.
— Моим родителям было наплевать, — его глаза встретились с моими, и впервые они сказали мне все. Никакой наигранности, никакой фальшивой бравады. Воспоминания о детстве раскрыли все наши недомолвки, все стены, которые мы строили на протяжении многих лет, рухнули.
Рыдания собирались вырваться наружу. Я чувствовала себя глупо за то, что поверила в слова моей мамы. Знаю, она лишь хотела защитить меня, но она же и вырвала меня из единственных отношений детства, обещающих дружбу.
Внезапно все стало понятно. Связь, которую мы чувствовали, то, что он всегда мог меня рассмешить одним взглядом, то, что мы понимали друг друга без необходимости говорить. Мы оба стали разными людьми, но в реальности ничего не изменилось. Те чувства, что я испытывала к нему сейчас, и те чувства, что испытывала тогда, смешались в одну волну, грозящую сбить меня с ног.
— Той ночью был муссон, — сказал он мягко.
— Я помню, — я кивнула, пытаясь проглотить ком в горле. — Смыл все, что мы построили.
— Я приезжал сюда потом каждый год, — сказал он. — Но не мог найти тебя. К тому времени, как я вырос достаточно, чтобы можно было расспрашивать, я понял, что ничего не знал о тебе. Была ли ты тут на каникулах? Или ты была из местных детей? Я понятия не имел. И ты выросла… твое лицо изменилось…
Делая глубокий, неровный вдох, я позволила рукам упасть по бокам.
— Как давно ты знал?
Он слегка пожал плечами, его рука все еще лежала на задней части моей шеи.
— Сначала я не помнил. Признаюсь. Не так ясно, как помнила ты. Но когда ты рассказала свою историю, в памяти что-то всколыхнулось. Мне пришлось немного покопать. Я приехал сюда на тех выходных, когда я был в «командировке». Нужно было увидеть собственными глазами и убедиться, что память не разыгрывает со мной шутки. Как только я увидел это дерево, все вспомнил.