— Я не могу сделать этого, — слезы щипали глаза, а из-за чувства вины сжимало грудь. Но я должна была остановиться. Не могла больше притворяться. — Прости. Прости, Бен. Думала, что смогу, но это не так.
Он уставился на меня, и я почти видела, как в его затуманенном страстью мозге пытались крутиться шестеренки.
— Не можешь сделать что? — спросил он, наконец.
— Не могу больше притворяться, — слезы текли по щекам, и я ненавидела их, ненавидела свою слабость. — Я не знаю, что мы тут делаем, Бен, и это убивает меня.
На долю секунды он выглядел сбитым с толку. Потом он засмеялся.
Звук поразил меня, я пыталась понять. Он думал, что то, что я действительно влюбилась в него, это смешно?
— Дженна, — сказал он, все еще улыбаясь. — Дженна. Как еще более ясно мне сообщить тебе об этом? Я привез тебя сюда. Я вырезал сердце вокруг наших имен. Что еще ты хочешь, чтобы я сделал, арендовал самолет для надписей в небе? Потому что я сделаю это. Если нужно, я сделаю это прямо сейчас, — он сделал вид, что лезет за телефоном в карман. — Я знаю одного парня.
— Не сомневаюсь, — я всхлипнула, уставившись на него. — Бен, я… я не знаю. Никогда не могу быть уверена что реально, когда ты ведешь себя, словно…
Когда ведешь себя, словно любишь меня.
Он все еще смеялся.
— Дженна, — он наклонился вперед, беря мое лицо в руки. — Я люблю тебя. Полюбил еще в первый раз, когда ты наградила меня тем взглядом в продуктовом, в котором читалось «пошел ты», только тогда еще этого не знал. Я влюблялся в тебя все сильнее с каждым чертовым днем. Неужели ты не заметила?
Я не сводила с него глаз.
— Все это было просто уловкой? — спросила я. — Удобным оправданием, чтобы подобраться ко мне?
Я не знала, как чувствовала бы себя, если бы мои слова оказались правдой. То есть, мы были тут, и я была влюблена в него, не так ли?
Теперь, когда я могла признаться самой себе, мне даже не нужно было формулировать это как вопрос. Сомнений не было. Я любила его больше, чем считала возможным, любила каждую его вздорную черту и кривую ухмылку. Я любила его, потому что ему было плевать на все, потому что он врезал высокопоставленному члену фетиш-сообщества по лицу за неуважительное отношение ко мне. Я любила его, потому что он точно знал, как касаться, как целовать, как возбуждать. Никогда не думала, что буду чувствовать то, что он заставил меня ощутить.
Когда дело касалось его, я была бессильна. Никакого сопротивления, никаких сомнений. Лишь медленный огонь, ползущий по моим венам, зажигая все внутри. Он не просто касался меня, он боготворил.
Конечно, он любил меня в ответ. Как я могла упустить это? Он все время твердил мне об этом каждым прикосновением его пальцев к моей коже. Своими губами, своим языком, все части его тела предали его — если бы я только была внимательней.
— Это не было уловкой, — он выглядел обиженным. — Я не знал. Не знал, пока мы не оказались в том ресторане у воды в винной деревушке. Я посмотрел на тебя и понял… — его лицо смягчилось. — Я захотел, чтобы это длилось вечно. Я захотел, чтобы это было взаправду. И когда я увидел тебя, идущую по проходу в том белом платье, это ощущалось реальным. Я знал, что это так, по крайней мере, для меня. И я был так рад, что устроил это — мне необходима была причина показать тебе то, что ты не смогла бы игнорировать.
Мое сердцебиение отдавалось гулом в ушах, я не слышала даже собственные мысли.
Бен улыбался.
— Но, очевидно, тебе нужно было больше ясности. Так вот она. Мне продолжить и нанять самолет?
Я тяжело сглотнула.
— Возможно позже, — сказала я, слыша собственный хриплый голос и ощущая неспособность исправить его.
— Слава Богу, — выдохнул он, устремляясь вперед, впиваясь в меня губами. Я запищала, затем вздохнула — или сделала бы это, если бы его рот не поглощал меня. Он толкнул меня вниз на землю всем весом своего тела, его бедра упирались в мои, а горячую и твердую длину его возбуждения было невозможно игнорировать.
— Я терпеливый мужчина, миссис Чейз, — пробормотал он, отстраняясь лишь для того, чтобы дать мне вздохнуть. — Но даже у меня есть границы.
Миссис Чейз. Полное осознание пронзило меня и, внезапно, я начала с бешеной скоростью раздевать его. Это было не на несколько лет, не на достаточное количество времени, чтобы убедить мир, чтобы выполнить условие. Это было навечно. Он хотел этого. Он хотел меня. Не на ночь — навсегда.
Он мягко засмеялся, когда я начала срывать пуговицы с его рубашки, хватил меня за запястья и крепко сжал их.