— В чем дело, Лариса Александровна? У вас такие хорошие дипломы. Вы — кандидат медицинских наук. А это как вас угораздило? — И глава комиссии брезгливо потряс тем самым дипломом «профессора», как грязной тряпкой.
— Знаете, кто выдает эти профессорские звания? Недоучившийся медбрат. Сейчас он сам себя академиком объявил. Хотите, он и вас академиком сделает?
Я попробовала обернуть все в шутку.
— Вы просили представить все дипломы. Я, как законопослушная гражданка, все и принесла.
Члены комиссии заулыбались.
После нашего разрыва Мирзакарим не скупился на приобретение различных званий и дипломов. В 1996 году он там же купил дипломы доктора педагогики, доктора философии в медицине, академика.
Сейчас он из всех своих званий «скромно» оставил одно — академик.
Меня часто спрашивают: "Какой академии он академик? Мы просмотрели все списки всех академий, его нигде нет!" И не может быть!
Насколько известно, за семь лет учебы Мирзакарим закончил три курса в Институте хлопководства в Ташкенте. И бросил официальное образование, с его слов, по требованию учителя.
На своих занятиях и в книгах Мирзакарим Са-накулович представляется как суфий или странствующий дервиш. Это так таинственно и незнакомо многим в России. Суфии являются хранителями добра, любви, гармонии, красоты и мудрости. Эти люди своими поступками сеют любовь. Храм Бога находится в них самих. Они идут по пути хранения и передачи знаний по цепочке от учителя к ученику.
О своем первом наставнике он говорил по-разному. В первой заметке о нем в 1991 году корреспондент «КП» написал: "…В одном из кишлаков Мирзакарим наткнулся на полуграмотного лекаря. Старик ему сказал, что нужно поверить, что вылечишься…" Позже, этот старик в книге "Опыт дурака…" "получил прекрасное образование" в Англии:
"Сеид Мухаммед Хасан… родился в Узбекистане, еще ребенком оказался с родителями-дипломатами в Англии. Там получил прекрасное образование. Сделал карьеру… Серьезно увлекся восточной философией… Он был выдающейся личностью…" — поразительно похоже на биографию Шри Ауробиндо.
Мирзакарим постепенно создавал легенду о себе и своем прошлом. Но было так, что вчера он говорил одно, а сегодня — другое. Я видела эти нестыковки и указывала на них. Его это страшно раздражало: "А кто будет проверять? Попробуй доказать, что это не так!"
Моего совета: "Ну, хоть придумай заранее одну легенду, и ее придерживайся" — не слышал. Вряд ли кто-то может сказать, как все было на самом деле… даже сам Мирзакарим.
Значительную часть своих знаний, с его слов, он почерпнул в библиотеке Института востоковедения в Ташкенте, где выискивал всякие древние трактаты. Ветхие книги обычно были переплетены черной кожей. Поэтому он с гордостью называл себя «чернокнижник». А также "книжный червь" — за УСИДЧИВОСТЬ, неспешность и целеустремленность в переваривании этих книг.
Когда мы уже жили вместе, книги были нашими неразлучными друзьями. Он покупал их часто и много, бывало сразу по две-три штуки. Его любимым жанром была фантастика, в основном американская. Тогда были популярны сборники "Монстры Вселенной". С завидным прилежанием изучал книги Идрис Шаха «Суфизм», "Мыслители Востока". Мирза любил читать их ночами напролет, беспрерывно куря, что-то подчеркивая и загибая страницы.
Эти книги остались у меня. Как-то на досуге я стала их перелистывать и узнала для себя много нового. Выделенные там фломастером фразы Мирза использовал на наших занятиях. Возможно, это просто продолжение его замечательной игры, в которой реальность и фантазии так перемешались, что невозможно отличить одно от другого. Ну просто "сам себе режиссер"…
ГЛАВА ШЕСТАЯ. ИДУ Я ПО КАНАТУ, САМА СЕБЕ КРИЧУ СТОЯТЬ…
Я слышу вдалеке тревожный гул… Он угрожающе нарастает, приближается… Наполняет все. Его невозможно больше выносить — сразу проснувшись, я прихожу в себя… С трудом открываю глаза, и мой взгляд упирается в высокие, как в храме, мрачные своды. Медленно поворачиваю голову, смотрю по сторонам и вижу вдоль темных стен людей, одетых в свободные черные балахоны, подпоясанные веревками, как у католических монахов. Этот гул пронизывает все мое существо. Лица зловещих фигур скрыты под глубокими капюшонами. Животный страх сковывает мое тело. От этих людей веет смертельной угрозой. Меня волной пронизывает холод: я не чувствую ни рук, ни ног. Почему так холодно? С трудом приподняв голову, я смотрю на себя. Боже! Я лежу обнаженная на каком-то громадном каменном столе. Пытаюсь освободиться, извиваясь, пошевелить руками и ногами, но не могу, с удивлением понимаю: они крепко связаны особым образом — я распята, как на закланье. Страх перерастает в панический ужас. Он судорогой отдается в груди, так что становится трудно даже дышать.
Во всем моем теле колоколом вибрирует монотонное бормотание. Этот кошмарный гул все нарастает и нарастает, ритм песнопения все убыстряется. Он занимает уже все пространство вокруг, так что даже стены завибрировали. Я испытала смертельное предчувствие, какое бывает, наверное, у распятых на кресте. Один из этих страшных людей начинает медленно, как в ритуальном танце, приближаться ко мне. Он ступает очень плавно, словно крадучись, и я вдруг понимаю: "О, ужас!" — в руках у него осиновый кол! В его движениях я читаю безжалостный приговор, Я цепенею, и из груди вырывается дикий крик, летящий под своды и увеличивающийся от гулкого эха. Не надо! Нет! — умоляет, извиваясь, распятое существо… Огромная тень от его фигуры нависает надо мной. Он поднимает свое орудие, неумолимо приближается к моему телу и… резко вонзает в живот, насквозь, принося мою жизнь в жертву…
…Проснувшись от ужаса, мокрая, как мышь, я долго не могла понять, где я? Я жива? Страшный сон все еще жил во мне. Я тихонько лежала, боясь пошевелиться от страха. Темнота обступала со всех сторон, казалось, люди в балахонах могли все еще быть там, я продолжала ощущать их присутствие…
Лишь через некоторое время я стала узнавать свою комнату, отходить от сна, успокаиваться. Заснуть, правда, больше не могла и еще продолжительное время была под впечатлением кошмара.
Несколько дней я не могла отделаться от этого видения, оно застряло в моей памяти, как кино, которое кто-то прокручивал много раз перед моими глазами.
Вскоре я стала замечать постепенное ухудшение самочувствия и поняла — неспроста все это. И тогда вспомнила неприятный разговор несколько месяцев назад…
Гуля позвонила мне из Екатеринбурга и потребовала:
— Я не хочу больше, чтобы у Мирзы была другая женщина.
— Я тоже не хочу. Давай поставим точку. Он твой. — И я пообещала, что мешать ей больше не буду. — Бери своего мужа. Такой он мне тоже не нужен. У вас дети, семья. Нас с ним уже ничего не связывает. Делай с ним, что хочешь.
Мне после этого разговора с Гулей стало легче, потому что в душе я уже давно ушла. Мы с Мирзой разъехались, но совместная работа продолжалась. Вольно или невольно мы общались. В один день все не заканчивается. Однако даже после этого она передала мне через свою подругу Мухабад угрозу о том, что мне будет сделано "на смерть". И означало это — навести «порчу», то есть в прямом смысле испортить жизнь, чтобы в ней не осталось ни удач, ни радостей — только страдания и горе.
12 апреля я считаю своим профессиональным праздником. В 1996 году эта дата совпала еще и с последним днем занятий очередной группы. Последний день цикла — всегда праздник, немного грустный, но всегда — "выпускной бал". Слушатели вместе с благодарностями преподнесли нам бутылку шампанского и ананас. Настроение у всех собравшихся за столом было радостным, как это бывает при успешном завершении работы. Мы наполнили красивые бокалы искристым пенистым напитком. На столе цветом солнца отливал нарезанный на дольки ананас. Предвкушение праздника немножко будоражило нас. Приятная атмосфера раскованности царила в комнате. Посыпались веселые истории с прошедших занятий, и смех буквально заразил всех. И тут зазвенел телефон.